контролируя проявления своих чувств.
– Спасибо, Эд, – Катя ответила ему тоже улыбкой, но открытой. – Букет прекрасный.
– Хотел прилететь и поздравить тебя лично… Но дела. Отпразднуй хорошо сегодня…
– Да не будет никакого празднования. Только семейный ужин.
В дверь кабинета Эдика постучали и кто-то что-то вполголоса сказал. Разобрать сказанное было невозможно. Эдик кивнул тому, кто остался инкогнито, и повернулся снова в камеру:
– Мне надо бежать…
– Пока, пока! – проворковала Катя.
– Целую , – безэмоционально попрощался Эдик и отключился.
Катя свалилась на ещё не заправленную и не остывшую после сна постель. Раздался стук в дверь.
– Да, – отозвалось громко Катя.
В комнату вошла Лиза. В руках у неё было нечто, завернутое в крафтовую бумагу. Судя по растрепанным волосам и мятой старой майке с персонажами сериала «Во все тяжкие», в которой так любила спать Лиза, девочка только открыла глаза. Катя подскочила и села по-турецки, внимательно глядя на дочь.
– С днем рождения, мама. – Лиза протянула матери сверток.
– Спасибо, Лизуль. – Катя приняла в руки подарок и призывно распахнула объятия.
Лиза села рядом с матерью и обняла её. Веревка, обвязывавшая сверток, легко поддалась. Катя преодолела слои бумаги и обомлела: внутри обнаружилась картина , на которой была изображена половина сердца, разорванного ровно посередине, с сочащейся кровью в месте разрыва.
–Ты давно просила меня нарисовать что-то для твоего офиса, – пояснила Лиза.
– Это невероятно, – Катя гладила картину и в её глазах блеснули слезы, умело и быстро подавленные.
Лиза поцеловала мать и направилась к выходу.
– Лиз, – будто спохватившись остановила её Катя. – Сегодня ужинаем в ресторане. С дедом.
– Это обязательно? – спокойно спросила Лиза.
– Обязательно.
– Ладно, – бросила Лиза и скрылась.
Катя продолжала смотреть на картину, подаренную дочерью, зная, чем она вдохновлена. Скрытой от посторонних глаз работной патлатого татуировщика из Питера. Катя, ещё не принимавшая душ и не чистившая зубы, побрела в ванную. Тепло обогреваемого пола ванной комнаты приятно охватило босые ступни. Катя сбросила пижаму и внезапно остановилась у огромного состаренного зеркала, висевшего над раковиной. В этом зеркале можно было разглядеть себя по пояс. Слева под грудью прямо в районе ребер хранилась та самая половина сердца в виде татуировки. Катя острожно провела по ней пальцем. И вдруг ванная комната превратилась в прокуренную коморку тату-салона где-то в глубине дворов Невского проспекта. Татуировщик неопределенного возраста погружен в работу, искренне восхищаясь смелостью Кати бить рисунок на одной из самых болезненных частей тела. Он так увлечен, что совсем не замечает приступа нежности, происходящего в непосредственной близости: татуированная мужская рука гладит катино бедро в драной синей джинсе,