дать волю чувствам. Ощущаю себя чужой, раскаиваюсь, что не плачу. А надо ли вообще плакать? Сложно любить и ценить живых? Обязательно устраивать эти угнетающие похороны, заказывать отпевание, чтобы пузатый поп противным голосом тянул: «Прими раба божьего»? До жути пафосно. Похороны – это момент, когда смерть показывает своё лицо из-под капюшона. Очень, очень тяжело. Любить, ценить и помнить надо живых, а не говорить кучу ненужных слов над могилой.
Застывшие как статуи люди зашевелились. Некоторые даже с шёпота перешли на громкую речь. Я с негодованием взглянула на них.
– Да, чем круче похороны, тем хуже. Тем, кто по-настоящему страдает, всё равно, они от горя ничего толком не замечают. Получается, вся эта торжественность – для сплетников, которые будут долго потом перетирать: похороны такого-то были «пышнее, чем эти». Похороны в нашей стране – чистой воды садизм. Сначала молчаливое стояние над гробом, всхлипы, потом вынос гроба к автобусу, да под душераздирающую музыку, которая каждой нотой сердце выжигает. Потом прощание на кладбище, жуткое осознание, что ты видишь человека в самый последний раз. Закрывание гроба, забивание гвоздями, опускание в могилу. Действие так растянуто, словно призвано свести людей с ума. И ещё меня удручает, что человека закапывают – то есть опускают в землю, в вечную тьму, где сырой холод и черви. Мне кажется, если бы покойников просто сжигали, причём без музыкального сопровождения и отпевания, это воспринималось бы гораздо легче. Словно душа человека и вправду уходит куда-то в небо вместе с дымом. Я за кремацию! Это намного экологичнее. Похороны – это очень страшно, – громко произнесла я. Голос предательски дрогнул. – Это строжайший ритуал, где нельзя сказать и сделать лишнего. Ночные дежурства возле гроба на второй день… Торжественное обмывание и переодевание: в грязи и лохмотьях оставить нельзя, ибо человек должен отойти в мир иной в чистом виде, иначе опасно! А уж когда гроб выносишь, тут предельную осторожность нужно соблюдать: если заденешь о косяк двери – умрёт кто-нибудь ещё из семьи. А ведь среди вас есть те, кто радуется смерти моего мужа. В общем, сплошная запретная зона, окаймлённая траурной лентой. И это наша варварская традиция – открытый гроб. Я хочу помнить человека живым, а не лежащим в длинном ящике с чужим застывшим лицом. Потом к тебе подходят родственники, которых раньше не видела, и отпускают замечания по поводу похорон. Хочется им сказать: «Идите веселитесь, стервятники, а не то следующие похороны будут вашими». Начинается прощание в морге. Обстановка жуткая: маленькое помещение, где стоят шесть гробов с подготовленными навынос покойниками. Это неправда, что горе сближает. Горе у всех своё, вот и стояли сегодня в морге домовины с покойными, над которыми никто не причитал, им никто не принёс ни цветочка. Может, родственники в «пробке» задержались, может, похороны позже заказаны, но это было ужасно, когда моего мужа вынесли, а эти там остались. – Я сделала небольшую паузу и продолжила: – Ну что, господа, кто скажет следующую речь? Нет желающих? А поехали