Николая большое участие в судьбе его матери, Марии Ягуновой, приняли Фатеев и Пржевальский, о чем мы узнали из ее писем.
Несколько слов о Марии Ягуновой. Почему Мария была сослана в Сибирь, выяснить не удалось. Можно только предположить, что это было связано с польскими событиями 1860-х годов. Вместе с ней были малолетние сыновья, Владимир и Николай. По словам Николая, они таскались по лесам Сибири, жили в глуши в деревне и наконец оказались в Иркутске. Николай, как писал Пржевальский, окончил иркутскую гимназию и пошел в Уссурийское путешествие, затем он учился в Варшаве в юнкерском училище. Пржевальский, отправившийся в свое Монгольское путешествие, дважды побывал в Иркутске, где встречался с Марией Ягуновой, о чем сообщал Николаю.
К этому времени у Марии уже был «билет для проживания во всей Европейской России, кроме столиц. Посему сыном Владимиром было подано прошение на Высочайшее Имя». Владимир жил в Москве, тяжело болел[211] и скончался, так и не дождавшись разрешения на проживание матери в Москве и Петербурге.
Этого разрешения для Марии Ягуновой сумел добиться Н. М. Пржевальский.
«Многоуважаемый Николай Михайлович. Не найду слов благодарить Вас! Чтобы я ни сказала, все менее того, что Вы для меня сделали. Ваше доброе дело Бог видит, какую оно мне принесло пользу. Пожелаю Вам всего хорошего и весело встретить новый год и получить новой силы для трудного путешествия. Остаюсь Вам всегда преданной душой Мария Ягунова»[212]. Как писала Мария Ягунова, «после моих сынов Бог меня верно препоручил вам двум, с Иосифом Львовичем, покровительствам и попечительствам». Она навещала Фатеева в Петербурге[213], просила Фатеева и Пржевальского похлопотать «куда-нибудь меня определить, чтобы я не дожила до протягивания руки. Пока глаза видят, я еще могу трудиться, но скоро, скоро уже не могу, и (никого) нет, Вы одни сочувствуете» (29 ноября 1881 г.)[214].
Но вернемся на несколько лет назад, когда Пржевальский с Ягуновым «обыкновенно шли берегом, собирали растения и стреляли попадавшихся птиц. То и другое сильно замедляло движение вперед и невообразимо несносно было для гребцов-казаков, которые на подобного рода занятия смотрели как на глупость и ребячество». Одни «относились презрительно к собранным путешественниками травам и птицам», другие спрашивали, «какие мы климаты составляем».
В станице Буссе путешественники жили в квартире, где в 1860 г. останавливался ботаник К. И. Максимович. Когда Пржевальский спросил про него, хозяйка ответила: «„Жил-то он у нас, да Бог его знает, был какой-то травник“. Хозяин добавил: „Травы собирал и сушил, зверьков и птичек разных набивал, даже ловил мышей, козявок, червяков, – одно слово, гнус всякий“. Так ответил он мне с видимым презрением к подобного рода занятиям. Оставим всю эту пошлость и глупость, от которых нет спасения даже в далеких дебрях Сибири, и перейдем к прерванному рассказу» (Пржевальский, 1870а, с. 47).
Книгу Пржевальского «Путешествие в Уссурийском крае», особенно издание 1870 г., ветхое, пожелтевшее, с плохо обрезанными листами, сохранившее