броский, дорогой брючный костюм, вызывающе-яркая косметика, бескомпромиссная жесткость во взгляде.
– Встретимся в суде, – торжествующе сказала она. – Там и поговорим.
Наш советский, самый гуманный и справедливый на свете суд всегда стоял на страже прав матерей, против разврата, рукоприкладства и пьянства мужей. Может быть потому, что судьями в гражданских делах всегда были женщины. Со строгими, не сомневающимися глазами, в мантиях за массивными столами. Бюсты – монументы Справедливости. Приговор суда был предсказуемым: ребенка передать матери, отцу разрешить свидания по договоренности с матерью.
В памяти Андерса стояли глаза его Любаши там, в жалкой комнатушке заштатной больницы, глаза виновато-растерянные, просящие о помощи. Отдать дочь, частицу самого себя, этой, ставшей для него чужой, неумной и мстительной женщине? И потом всю оставшуюся жизнь терзаться? Легче отсечь руку, менее болезненно.
– Ты победила, – сказал он. – Давай забудем прошлое и попытаемся начать все сначала.
Но не склеилось. Слишком много за последние годы они наговорили друг другу злых, обидных слов, эти слова и обиды стояли между ними непроходимым частоколом. Они все больше отдалялись друг от друга. Жену это устраивало, лишь бы сохранялась для знакомых видимость благополучной семейной жизни. Многие так живут, и ничего, привыкают, не всю же жизнь жить по любви. Теперь она работала рентгенологом с вредными условиями труда, получала дополнительный отпуск и привычно ездила одна в санатории по профсоюзным путевкам. А Андерс терпеливо ждал, когда дочери исполнится десять лет, и можно будет разорвать это нелепое сожительство в разных комнатах.
У них с Любашей уже давно был заключен Торжественный Тайный Союз, и они сбегали из дома, как школьники со скучных уроков. К бабушке, в дом на Ростовской улице, где их всегда ждали по выходным, и где можно было веселиться без оглядки. Ни тебе музыкальной школы, ни папиного завода с его грохотом и бесконечными делами-не-переделать. В отпуск дикарями в Крым, на Кавказ или на какую-нибудь сибирскую реку. Это были приключения, как в книжках Жюльверна, каждый раз неожиданные и увлекательные. У Любаши замирало сердце: а вдруг не получится? Но папа сам придумывал эти приключения, и у него получалось! Любашу для этих поездок в парикмахерской стригли под мальчика, она надевала короткие штаны с лямками и вполне сходила за мальчишку.
Особенно они полюбили Алупку, что на южном берегу Крыма. Долетали до Симферополя самолетом, а там садились на троллейбус – до Алушты. Троллейбус шел очень быстро, за большими окнами разворачивались, расстилались крымские степи, залитые необыкновенно ярким, крымским солнцем, а впереди уже вставали, росли горы, загораживая проход, и Любочке казалось, что троллейбус никак не сможет вскарабкаться на эти горы, но он, этот троллейбус, находил проход в горах и начинал подниматься на перевал. Троллейбусу было очень трудно, Любочка это чувствовала и изо всех сил сжимала кулачки,