Наверно, она осознала эту новость раньше меня.
Встретимся ли вновь? – писала я Сину.
«Это не может быть правдой», – повторяла я, надеясь, что вот-вот проснусь. Но болезненная реальность вокруг меня была ощутимой: запах пота от буси, щекочущий ноздри аромат благовоний, объятия Амэи, холод на коже там, где на меня смотрел Хэджайм.
Отцовский голос пронзил тишину:
– Где же доказательства? Кто этот свидетель? То, что он видел где-то рядом Хэджайма, – это может быть лишь совпадение! Всем позволено гулять по садам дворца в любой час!
– Но если его видели там, и у него был повод…
– Повод! – отец зло фыркнул, взмахнул рукой. Он был весь мокрый от пота, весь красный от гнева.
Я не понимала, где нахожусь, что все это значит и почему Хэджайм молчит и смотрит на меня.
Я не поняла, когда буси покинули нас, не увидела, поклонились они на прощание или ушли с руганью. Не поняла, когда Амэя ушла и вернулась с дрожащими на подносе пиалами. И когда я сама опустилась на подушку напротив отца, и когда ладонь мне сжал Тоширо – тоже не поняла.
Хэджайм все молчал. Амэя разлила чай, стараясь держаться от него подальше, и, лишь сделав несколько глотков и вздохнув, генерал проговорил:
– Я не убивал его.
Но я не верила ни единому его слову. Он лжет, лжет, лжет. От существования Сина зависела не только моя судьба, но репутация его рода, вот как говорил он мне в ту ночь.
Син… Боги. Син.
«Син-Син-Син», – звенели колокольчики в пустой голове.
А ведь мне начал нравиться Хэджайм. Показался вполне достойным. Как он мог?..
Теперь молчал отец, крутил в руках пиалу, и фарфор трещал под его пальцами. Он косо глянул на генерала, и тогда я впервые увидела, как кланяется Хэджайм: низко, касаясь лбом пола, приподнимая гребни лопаток.
– Скажите слово, и я покину вас, чтобы не бросать тень на семью ши Рочи.
В ушах громче зашумело море, а вместо чая в пиале оказалось горячее саке, которое я выпила залпом, хотя до этого не любила и не хотела алкоголь. Щеки потеплели, а в горло будто засыпали мелкого речного песка – он чесал, колол и резал при каждом вздохе. Я не услышала, что ответил отец. Хэджайм поднялся и ушел, снова поклонившись в дверях. Теперь Тоширо кинулся перед отцом в поклон, и у меня не было сил смотреть на все это. Я хотела проснуться. Поманив к себе Амэю, я попросила проводить меня в комнату, потому что ноги отчего-то отказывались слушаться меня.
Никто больше не постучит мне в окно, не позовет так, как звал меня Син. Я не буду любоваться бликами солнца на его золотых ресницах. Он мертв. А это насовсем. Я даже не рассказала ему о том, что Хэджайм попросил моей руки. Темное, густое и горючее, как смола, чувство затопило мне грудь.
Я даже не смогу сказать ему, что, кажется, я никогда не любила его, и мы могли бы остаться друзьями в моей новой замужней жизни. Но он умер и оставил меня, как это сделала мама.
Я бы расплакалась, если бы помнила, как это делать.
Хэджайм собрался и уехал на следующий же день. Мы встретились лишь раз в коридоре тем утром – я прижалась к