никто не хотел таскать дров, сколько ни шумел Овсей. В темноте многие стрельцы ушли по дворам. Иные спали. Человек пять, отойдя к забору, в тень навесистых лип, разговаривали тихо…
– Гладкий говорил: на Рязанском подворье у Бориса Голицына спрятано шестьдесят чепей гремячих серебряных… Разделим, говорит, их, продуваним…
– Гладкому дорваться грабить, только он мало кого сманит на это.
– Веры нет: им грабить, а нам отвечать.
– Стольник правильно говорил: как бы мы скоро царя Петра не испужались…
– Недолго и испужаться…
– А эта, царевна-то наша, – одних дарит деньгами, а другие торчи день и ночь в караулах, дома все хозяйство разорено…
– А я бы, ей-ей, ушел без оглядки в потешные войска…
– А ведь он, ребята, одолеет…
– Очень просто…
– Зря мы здесь ждем… Дождемся петли на шею…
Замолчали, обернулись. Со стороны Кремля кто-то подскакивал во весь мах. «Опять Гладкий… Что его, дьявола, носит…» Пьяно загнав коня в костер, Гладкий соскочил, закричал:
– Для чего стрельцы не в сборе? Для чего не посланы на заставы? В Кремле все готовы, а у вас и костры не горят! Спят! Дьяволы! Где Овсей? Послать в слободы! Как ударим на Спасской башне, – всем стать под ружье…
Ругаясь, раскорячивая ноги, Гладкий убежал в избу. Тогда стоявшие под липами сказали друг другу:
– Набат…
– Нынче ночью…
– Не соберут…
– Нет…
– А что, братцы, если… а? (Ближе сдвинулись головами и чуть слышно.) А там поблагодарят…
– Само собой…
– И награда и все такое…
– Ребята, а тут дело гиблое…
– Знаем… Ребята, кто пойдет? Двоих бы надо…
– Ну, кто?
– Дмитрий Мелнов, пойдешь?
– Пойду.
– Яков Ладыгин, пойдешь?
– Я-то? Ладно, пойду…
– Добивайтесь – до самого… В ноги, и – так и так… Замышлено-де смертное убийство на тебя, великого государя… Мы-де, как твои слуги верные, как мы хрест целовали…
– Не учи, сами знаем…
– Скажем…
– Идите, ребята…
Воевать с двумя батальонами – Преображенским и Семеновским – и думать не приходилось. Тридцать тысяч стрельцов, жильцы, иноземная пехота, солдатский полк генерала Гордона прихлопнули бы потешных как муху. Борис Голицын настаивал: спокойно ждать в Преображенском до весны. Скоро – осенняя распутица, морозы, – стрельцов поленом не сгонишь с печи воевать. А весною будет видно… Хуже не станет; думать надо, станет хуже для Софьи и Василия Васильевича: за зиму бояре окончательно перессорятся, начнут перелетать в Преображенское; жалованья стрельцам выдано не будет, – казна пуста. Народ голодает, посады, ремесленники разорены, купечество стонет. Но буде Софья все же поднимет войска по набату, – нужно уходить с потешными