на какого-нибудь министра: худое лицо, седые волосы, важная манера говорить. Когда мы расставались, он положил мне руку на плечо, как отец, отпускающий сына в большой жестокий мир.
Холмс рассмеялся.
– Великолепно! – воскликнул он, потирая руки. – А скажите, друг мой Макдональд, эта милая трогательная беседа проходила в кабинете профессора?
– Да.
– И, должно быть, это очень неплохая комната, верно?
– Очень неплохая… Действительно, вполне приличная комната, мистер Холмс.
– Он принимал вас, сидя за своим письменным столом?
– Совершенно верно.
– И солнце светило вам в глаза, а его лицо оставалось в тени.
– Ну, это было вечером, но на меня была направлена лампа.
– Разумеется. Вы случайно не обратили внимание на картину на стене над профессорской головой?
– Я на все обращаю внимание, мистер Холмс. Должно быть, у вас этому научился. Да, я видел картину. На ней была изображена молодая женщина, склонившая голову на руки и смотрящая немного в сторону.
– Эта картина кисти Жана Батиста Греза.
Инспектор постарался принять заинтересованный вид.
– Жан Батист Грез, – продолжил Холмс, откинувшись на спинку кресла и соединив перед собой кончики пальцев, – это французский живописец, расцвет которого пришелся на период между тысяча семьсот пятидесятым и тысяча восьмисотым годами. Я, разумеется, имею в виду творческий расцвет. Современные исследователи ценят работы этого мастера намного выше, чем его современники.
Взгляд инспектора сделался рассеянным.
– Может быть, нам бы стоило… – неуверенно произнес он.
– Мы этим и заняты, – оборвал его Холмс. – Все, что я говорю, имеет важное и самое непосредственное отношение к делу, которое вы окрестили «берлстоунской загадкой». Более того, в некотором роде это можно даже назвать его сутью.
Макдональд слабо улыбнулся и посмотрел на меня, как будто ища поддержки.
– Я не поспеваю за вашими мыслями, мистер Холмс. Вы не все объяснили, и я совершенно потерял нить ваших рассуждений. Какое вообще отношение имеет этот давно умерший художник к тому, что произошло в Берлстоуне?
– Для сыщика полезны любые знания, – заметил Холмс. – Даже такой незначительный факт, что в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году на аукционе Портали картина Греза «La Jeune Fille a l’Agneu»[13] была продана за один миллион двести тысяч франков, а это больше сорока тысяч фунтов, может направить ваши мысли в нужное русло.
По лицу инспектора было видно, что так и произошло. Его брови поползли вверх.
– Кроме того, могу напомнить вам, – продолжил Холмс, – что профессорский оклад – не тайна. Заглянув в любой справочник, вы увидите, что он составляет семьсот фунтов в год.
– Каким же образом он смог купить…
– Именно! Как он смог?
– Так-так-так. Очень интересно, – задумчиво пробормотал инспектор. – А что вам еще известно, мистер Холмс? Продолжайте, я с удовольствием вас еще послушаю.
Холмс улыбнулся. Искреннее восхищение