.

себя в руки, но отвечает он мне уже спокойно, даже с легкой грустью:

      – Вот, значит, как. – Следует тяжелый и какой-то даже обреченный вздох, а потом горькая усмешка кривит красивые губы. – Им доверяешь, а мне – нет?

      Пожимаю плечами, хмыкаю и пытаюсь отойти от него, но Фэн Лэйшэн удерживает мою руку, прижимая к своей груди.

      – Что я должен сделать, чтобы стало наоборот? – спрашивает, заглядывая в мое лицо. И на краткий миг в его глазах мелькает такая боль, что даже у меня заходится сердце. Но он тут же прячет эмоции, опуская длинные ресницы.

      Уж не знаю, кто тянет меня за язык, но я отвечаю, отворачиваясь в сторону:

      – Не знаю. Может быть, самому умереть за меня?

      Сердце под моими пальцами обреченно ухает, и Фэн Лэйшэн произносит:

      – Хорошо.

      Вскинув на него взгляд, я ловлю отчаянную решимость.

      Нет-нет-нет, смерти я ему точно не желаю! Зачем же он так?

      Лэйшэн отпускает мою ладонь, нежно пожав ее перед этим, легко кланяется и говорит:

      – Желаю приятно провести время. Я уже наелся, и у меня дела. Продолжайте без меня. Повозка будет ждать внизу, потом тебя… вас… всех… отвезут в мое поместье.

      Разворачивается и уходит.

      – Он безнадежен, – говорит Хушэнь и смотрит вслед Фэн Лэйшэну с непонятным мне сочувствием.

      – Мерзкий! – не соглашается с ним Маогуй. – Как мне теперь ходить в туалет? – Он тянет себя за штанину. Сейчас на нем темная рубашка с косым воротником и короткие черные шаровары. Завершают наряд холщовые туфли. В сочетании с лысиной, большими острыми ушами и громадными, в пол-лица, светло-зелеными глазами выглядит он даже мило. Этакий юный послушник какого-нибудь далекого монастыря. Только вертикальные зрачки все портят.

      – Если наелись – идемте, – говорю я и киваю на дверь. Хушэня даже беру за руку и тяну за собой.

      – Эй, постой, хозяйка! – кричит Тигриный Бог и старается влить в себя побольше вина из нефритового кувшинчика. – Я еще не все попробовал!

      – Ничего, – злорадно произношу, так как все еще злюсь за сорванный завтрак, – будут обед и ужин. Наешься!

      – Точно будут? – интересуется Хушэнь.

      – Обязательно, – обещаю я, хотя сама не уверена даже в следующей минуте, – но пока что надо тебя приодеть.

      Рыжая бровь ехидно изгибается:

      – А чем моя одежда плоха?

      Тигриный Бог поднимается во весь свой немалый рост – он, конечно, ниже Лэйшэна и Пепла, но тоже весьма внушительный – и разводит руки в стороны, из-за чего его и без того куцая одежда ползет вверх.

      Я краснею, отворачиваюсь и закрываю глаза рукой.

      – Извращенец! – кричу. – Сам же понимаешь чем!

      – Конечно, хозяйка. – Он касается моего плеча, наклоняется и трется щекой, будто ластится. – Только если моя одежда так неприлична, ты правда хочешь, чтобы я в таком виде спустился вниз?

      Меня обдает жаркой волной стыда.

      – Нет-нет-нет! – Зажмуриваюсь. – Быстро в браслет! Выпущу, когда зайдем в лавку.

      – Мурф, – раздается около уха, горячий язык проходится по щеке, и золотистый дымок