видеть природу кругом, и ему захотелось побыть одному. Погода была самая его любимая. Он вспомнил дом, отца, мать, Тверь, со злобой Елену Павловну, раздери её татары, Серафиму… Фёдор тряхнул головой, нет, Серафиму ему вспоминать не хотелось, к чёрту! К чёрту Серафиму! Фёдору было стыдно. Он себя затаптывал ногами, что ему нечего стыдиться, но ему было стыдно. А Серафима, – ярко вспыхнув в его сознании, – не захотела «к чёрту», и даже попыталась повести с Фёдором разговор. Фёдор не мог прогнать её, странным получался разговор – Фёдор молчал, а Серафима смотрела и не открывала рта. Так было хуже всего – Фёдор это уже знал. И разговор был как болотная трясина, когда каждое движение спастись только приближало воду к горлу и к губам. Серафима молчала, а у Фёдора не было сил даже просто поднять руку на уровень плеча, а не то чтобы замахнуться, чтобы прогнать.
Сейчас ему нужно было что-то другое, отвлечься, кто-то другой, и он вспомнил, что ротмистр сказал, что командир в отряд наконец-то назначен, и ещё вспомнил, что вчера отряд должен был получить ещё два пулемёта к двум уже полученным. Всего в отряде должно было быть восемь пулемётов, это сильно удивляло солдат: не в каждом полку пулемётов было столько, да ещё все новенькие и с полным боекомплектом. Из-за этого роптали, мол, а в кого стрелять-то будем?
«Вот я щас с этим и разберусь, к приезду командира-то! А ты пока постой-погоди! – сказал он Серафиме и погрозил: – Я ть-тя!» – и стал заворачивать коня, но Дракон заупрямился и потянулся мордой к луже на дороге.
«Ах ты ж, балда балдой! – в сердцах подумал про себя Жамин и соскочил. – Гнал почти пятьдесят вёрст, а щас напоить забыл!» В луже вода была стоялая, и Жамин повёл Дракона в ближний грот.
Дорога, по которой ехал Фёдор Гаврилович Жамин, была красивая: слева высилась сплошная, поросшая старыми деревьями и ползучими растениями крутая стена скал, а справа, извиваясь шёлковой лентой, текла чёрная река. Бурая прошлогодняя трава уже подалась местами свежей зелёной, и всё это вместе смотрелось как в балаганчике, в театре, на сцене с нарисованной красотой. И никуда не хотелось.
В дикой стене скал было несколько больших и малых гротов, большие были высокие, они были похожи на арки, как будто древний великан, предок здешних людей, выпил чего-нибудь крепкого, присел на скалы отдохнуть и кривым острым ногтем поковырялся.
Внутри самого большого грота, высотой в три, а то и четыре человеческих роста и глубиной шагов в десять, прямо из каменной стены сочилась вода, стекала, накапливалась по краю, вытекала из грота и пропадала в мягкой земле, а потом в реке.
Февральский день заканчивался, и гроты стояли чёрные.
Жамин соскочил, взял Дракона за оголовье и завёл в грот поить и вдруг услышал за спиной:
– Беги её, чего ты ждёшь от ней участия, сочувствия, быть может… Зачем же мысль тебя тревожит?.. Зачем с неё не сводишь ты очей?..
Голос был мужской и тихий. Фёдор от неожиданности замер и услышал, как зашуршал песок. Грот был настолько велик, что, войдя в него с конём, Фёдор видел, что впереди темно