брелок, ждал пассажиров. Лектора-коновала звали Алан Латыпов. Типичный татарин – с улыбающимися глазами. Коновалом, конечно, он быть не планировал, когда понял, что его призвание – гинекология. Ему нравилась его специальность. Неплохой заработок, общение с женским полом. В свободное от медицины время доктор увлекался хиромантией. Латыпов и сейчас пытался заговорить дрожащую от страха Марину, предсказывая ее судьбу по линиям руки. Она, наконец, поняла, куда приехала и зачем. Назад пути не было. Нет, конечно, был! Путь назад есть всегда. Всегда есть возможность изменить свое решение. Но почему-то мы, зная, во что влипли, стараемся сделать вид, что это не так серьезно, как кричит тебе твоя совесть. Безысходная обреченность коровы, ведомой на бойню. Марина реально чувствовала себя если не животным, то какой-то марионеткой без тела, без мозга, без логики. Я прилетела, я сижу, я разговариваю.
– Пить хочешь?
– Нет, Алан Гамирович, тошнит очень, и голова кружится.
– Сейчас давление измерим. Мариша, не волнуйся, все сделаем быстро. Потерпи. Гипертонический криз. Сто пятьдесят девять на сто. Перестань дрожать.
Как казалось Марине, Латыпов со знанием дела раскрывал упаковки шприцев, доставал лекарства. Ну, конечно, со знанием, он же врач. Он принимает на свет малышей, девочек, мальчиков, девочек, мальчиков… У Марины мальчик… Она закрыла глаза.
– Вы обезболивающий укол поставите? – тихо спросила Марина.
– Нет. Кончилось все. Только анальгин остался. Обезболит немного.
Марина даже не могла представить, что ее ждет.
– Алан Гамирович, я не смогу. Я умру.
– Не умрешь. Не ты первая, не ты последняя.
Доктор открыл шкафчик, достал две таблетки седуксена, Марина запила их водой из-под крана. Она сидела на стуле около докторского стола и безучастно отвечала на вопросы.
– Сколько тебе лет? Когда первые месячные? Хронические заболевания? Аллергия?
«На фига ему мои месячные? Он даже карту не заведет». Хроническая беспросветная тупая безнадега. «У меня аллергия на совесть».
– Месячные в тринадцать.
Мама отправила в магазин купить хлеба, яиц, молока. Марина бежала, торопилась, размахивая брезентовой сумкой.
– Блин, фигня какая-то, описалась, что ли? Вообще, не смешно. А-а… ясно, – Маринка не поняла сразу, как реагировать. «Блин, че, вот так на улице, по пути в магазин, я стала девушкой?!».
– Ждем двадцать минут и начнем.
Доктор начал считать пульс Марины, которая лежала на «вертолете», совершенно безучастная ко всему происходящему. У нее не было с собой даже пеленки. Холодный металл огибал икры. Седуксен сделал в голове свой собственный «вертолет». «Да-а… Не везет мне с татарами, один не хочет детеныша, другой убивает его «не хочу». Мысли Марины путались, лекарство нисколько не избавило от страха и сильного волнения.
– Марина, поставь ступни.
– Руки куда?
– Руки