от английского to record («записывать») и подразумевает достижение, определенным образом осмысленное и инструментально измеренное. До относительно недавнего времени люди такого не ведали, теперь же рекорд стал эталоном оценки не только машин, но и человеческого труда. В сегодняшней борьбе мерило не человек, а его часы.
Древний грек был далек от мысли, что секунды имеют какую-то ценность. Он хотел соотносить себя с другими людьми, может быть, даже с богами, но не с абстрактным временем. Нынешнее же техническое развитие не только порождает новые и новые рекорды, но и распространяет связанную с ними угрозу. Опасность, причем априорную, создают средства. Из каких соображений они используются: мощности, экономичности или удобства – принципиальной роли не играет. Сегодня люди чаще гибнут во время развлекательных поездок за город, чем во время гонок. Комфортность нередко только усиливает опасность, подобно тому как хроническое заболевание порой серьезнее острого.
Для человека, переживающего катастрофу, наступает момент, когда он «божьей силе уступает»[18], и тогда судьбинная сторона жизни представляется ему более значимой, чем та, которую спланировал он сам и чьей тени в благополучные времена не замечал.
Пессимизм, овладевающий человеком после катастрофы, можно приписать истощению силы воли, которая подверглась тяжелому испытанию. Как бы то ни было, у многих людей он носит более трезвый характер, чем оптимизм, основанный на успехе. Его, пессимизм, можно ограничить конкретным случаем, придя к выводу, что план был недостаточно тщательно продуман и точно просчитан. Так, гибель «Титаника» повлекла за собой ряд усовершенствований в области кораблестроения и навигации. Однако эти новшества не помешали другим, еще большим, судам отправиться на дно.
Даже если принимать в расчет катастрофы, не связанные с войной, то можно заметить, что с развитием техники их масштаб только возрастает. Отсюда проистекает все более глубокий пессимизм в отношении самой формы планирования, которая сложилась в нашем мире. Возникает вопрос: как сделать ткань человеческих взглядов и замыслов более прочной? Можно ли укрепить ее и чем-нибудь заслонить от судьбы?
Такова, несомненно, задача религии. Поэтому любой благоразумный человек, даже отрицающий свою связь с религией, поддержит ее в великом конфликте – там, где она сталкивается с атеистическим рационализмом плана и в полной мере ощущает его заносчивость.
И все же нельзя не заметить, что многие люди, принадлежащие к различным расам, народам, социальным слоям и уровням интеллектуального развития, сегодня глухи к религии. Поэтому, чтобы действовать вернее, нужно обращаться к чему-то более глубокому, чем культовая принадлежность, а именно к религиозному инстинкту. Без него не может существовать никто. Даже в самых светлых головах найдется занавес, за которым спрятана святыня. Кто разгадает это невысказанное нечто, жаждущее быть поименованным, тот получит универсальный ключ.
К