и все рухнуло, как Берлинская стена. Я дарил ей цветы, фоловал в рестораны, кино. Но все мимо. Тогда я плотняком наступил на синюю педаль. Никто меня не мог выдернуть со дна стакана. Все вокруг казалось блевантином, а люди «форшмаком» (негодяи). Я с наивным упованием смотрел на немой телефон и ждал, когда она наберет мне, готов был простить ей все, что угодно. Хоть и говорил ей, что измену не потерплю по любому. Знал, лгу сам себе. Я принял бы ее любой, не мог без нее. Мишаня успокаивал меня.
– Диня, ты пойми, время – это самый лучший доктор.
А я ему отвечал, выпивая определенную дозу:
– Миха, не лечи меня.
Найдя «ветошную малину», я упал там надолго. Ел только водку, запивал ею же. Вставал утром, меня колотило, как «серую шейку», заглядывал не в зеркало, а в пустые поллитрушки, и трясущимися ногами дефилировал к ларьку. Мог пить с кем угодно, и всем роптал на свою несчастную любовь.
– А ведь уже… шло дело к свадьбе, коны навел…
После снова просыпался одетый, весь помятый и не бритый с размытой волей и трясущимися руками. Я сознательно вгонял себя в могилу. Там-то я ее достану и посмотрю ей в глаза. «Наливай, доченька». «Он сказал – поехали, и махнул рукой», – скотина, сука! Вот она, непредсказуемость жизненных сюжетов.
Скоро я пропил все филки, меня ломало, гнуло и колбасило. Я ходил по соседям и продавал им за бесценок видеокассеты, снова пил. Пропил бы и «девятку», если бы Санек не угнал ее от греха подальше.
А в это время Ленка все больше уделяла времени и внимания студентам однокурсникам, присела на легкие «драгс», посещала культовые, по их мнению, рок-фестивали. Тусовались в тех местах, где патлатые гребни куют хеви-рок и по ушам долбит кислотная музыка. Это было для нее своеобразной отдушиной, наверное, со мной она связывала свою неизлечимую фобию, прогрессирующую в стадию рецидива после гибели матери. По крайней мере, другого объяснения я не нашел.
Печальная необходимость заставляла меня совершать экзекуцию над собственным молодым организмом. В пору было оседлать перо и, подобно Марку Аврелию, писать трактат «наедине с собой». Но не Боги горшки обжигают, и я решил завязать. А в прочем, при всем богатстве выбора иной альтернативы у меня и не было. Я нашел новый смысл, доказать, что проживу и без нее, добьюсь всего и тогда загляну ей в глаза. Но встретил я ее намного раньше.
Прилетел Муха, весь какой-то возбужденный, на понтах.
– Слышь, братан, поехали, разгрузим вагон с циркулярами! – Он любил так выражаться, когда его душа требовала бардельеро.
– У меня, Мишаня, лаве нане.
– Ты о чем, Диня, обижаешь, какие дела. Телега у входа, рванем в клуб, снимем телок и на квартиру, у мена есть на приколе в центре и «тальянку ломать» (скитаться без ночлега) не надо. Хоп, и в дамки. Поехали, а? Разломаемся, покуражимся, – убеждать он умел всегда. Я подписался.
Ненавижу эти клубы с тесными движняками. Но �