после слов тети Клавы про Александра Македонского я даже не смог продолжить сражение. Улучил момент, когда Ада направится в другой угол комнаты, соскочил с кровати, подбежал к столу с сияющим самоваром и захватил из глубокой тарелки полную жменю сушеных бураков с мятой. Вернувшись на кровать, я объявил всем войскам перерыв на обед, потому что не раз слышал от деда: «Война войной, а обед по расписанию».
Я честно поделил самодельные конфеты между нашими, немцами и партизанами, а себе взял меньше всех. Правда, когда я доел свои конфеты, то начал брать по одной и от немцев, и от наших, и от партизан, хотя и сожалел, что мои газетные бойцы не могут по-настоящему есть их сами, а значит, я вынужден делать это за них.
Да, много неясного для меня было и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Например, в какой «подпольнице» и с каким «парабелюмом» сидел мой дед Адам? Что парабеллум – наган – это я знал как дважды два, а «подпольница», наверное, подпол, как у нас? В холодной пристройке к дому у нас есть подвал, или, как его называют бабушки, «подпол», закрытый толстой деревянной крышкой, или, как ее называют бабушки, «лядой». Значит, мой дед Адам сидел с наганом в подвале? Где? Почему? От кого он прятался?
Конечно, я мог бы спросить об этом и деда, и тетю Мотю, но тогда они бы поняли, что я их подслушивал. А все четыре бабушки и мой дед Адам не раз говорили мне, что подслушивать старших нехорошо. Вот если бы они были немцы, а я наш разведчик, тогда другое дело.
Под утро мне приснился Александр Македонский. Я сразу его узнал, хотя лица и не видел за облаками. Он был такой высокий, что голова его пробила облако и торчала где-то там, в небе.
– Ты Александр Македонский? – спросил я.
– Да.
– Тогда спускайся, посидим на травке: ты, я и Джи.
– Пес у тебя хороший, – сказал Александр Македонский.
– Ты ему тоже нравишься, – сказал я. – Слышь, а побежали с тобой наперегонки до дальних сараев и обратно?
– А ты что, здешний царь? – спросил Александр Македонский.
– Нет, я просто мальчик.
– Тогда не получится, я могу соревноваться только с царями.
– Эй, Македонский, вставай, самовар вскипел, – взяла меня холодной рукой за лодыжку тетя Клава, и я проснулся. – Вставай! – пощекотала она мою ступню.
– Не щекотись, у тебя руки холодные! – окончательно просыпаясь, вскрикнул я.
– Зато сердце горячее, – засмеялась тетя Клава, – вставай!
– А книжку почитаешь?
– Посмотрим на твое поведение.
– А где Ада, где тетя Нюся, где тетя Мотя?
– Ада – «в одно место к одному человеку», Нюся пошла с ним в город, Мотя кур кормит, а мы с Марией Федоровной тебя ждем чай пить.
– Ладно, – сказал я, сладко потягиваясь, – а книжку почитаешь?
– Почитаю, почитаю, вставай!
XV
– Ласка зарезала! – с краснопестрой курицей в руках влетела в дом тетя Мотя.
– Давно? – спросила тетя Клава.
– Та вона ще тепла, – приподнимая в руках курицу, отвечала тетя Мотя.
– Пойдем-ка, –