мы заочно знакомы, – улыбается бегун, но я не разделил его оптимизма.
Видно, что улыбка натянутая. К тому же Корнблата что-то гложет, у него озабоченное лицо и крайне растерянный вид, который не спасет никакая мина.
– Этому парню можешь доверять как самому себе. Он лучший, – хвалит шеф.
У меня от такого комплимента аж зубы сводит. Я отворачиваюсь, будто бы от смущения. Сдается, меня хотят втравить во что-то неприятное. Такое с подачи шефа уже случалось.
Однако эмоции же лучше держать при себе. Работа у меня хреновая, но все равно – работа. В наше непростое время нужно держаться за то, что имеешь. Потерять легче, чем найти.
Корнблат недоверчиво разглядывает меня. С высоты его полета я кажусь мелкой букашкой, каким-нибудь уборщиком мусора или чистильщиком обуви. Мужика все же крепко прижало, поскольку он решается заговорить:
– Рик, приношу извинения, что тебе пришлось тащиться сюда в столь ранний час.
– Не надо извиняться. Рик – парень привычный, – бросает шеф.
– Всё в порядке. Служба… – подтверждаю я, хоть и не вижу пока никакой связи. – Однако место и впрямь странноватое.
– Поймите меня правильно, – бубнит Корнблат. – У меня не осталось выбора. Дело весьма щепетильное, и чем меньше о нем знают, тем лучше. Особенно если речь идет о газетчиках. У них, знаете, нюх…
Мы с шефом киваем синхронно, будто всю жизнь репетировали.
У полиции журналистская братия в печенках сидит. Пока правительство играет в демократию, нам от газетчиков буквально продыха нет.
– Здесь я бываю каждое утро. Бегаю трусцой. Врач посоветовал, – продолжает Корнблат.
– Короче, никто не удивится, увидев вас тут, – резюмирую я.
Зато шеф фыркает. Уж его-то на пробежку клещами не вытащишь. В парк тоже. Другое дело, что газетчики редко садятся шефу на хвост. Он обычно подъезжает к шапочному разбору.
– Да, – невесело смеется Корнблат. – Можно сказать, я тут вроде фона. Успел примелькаться.
– Так в чем, собственно, проблема? – подталкиваю я.
– В моей жене. Позавчера вечером она ушла на благотворительный бал и до сих пор не вернулась.
Я улыбаюсь: если благоверная загуляла, это еще не повод беспокоить полицию. Корнблат не первый муж, которому дражайшая половина навесила кустистые рога.
Стоит большого труда не высказать такое вслух, однако «спортсмен» будто читает мои мысли.
– Подумали об адюльтере? – грустно спрашивает он.
Пожимаю плечами:
– Все мы люди. Знаете, я за службу всякого насмотрелся.
– Если б это был банальный адюльтер, я бы успокоился и даже перекрестился, – сердится Корнблат. – Боюсь, супруга действительно вляпалась во что-то крайне неприятное. Мне бы очень хотелось, чтобы вы ее нашли, прежде чем об этом пронюхает пресса.
– Живой или мертвой? – мрачно вопрошаю я.
– Упаси бог! – вздрагивает Корнблат. – Хочу ее видеть целой и невредимой.
– Я тоже, – киваю я. – Не люблю покойников, пусть это и самые безобидные существа на свете. И все