этого… Он бы показал ему кузькину мать… Тикал бы Бонапартий со своей силищей – только пыль столбом…
– Успокойся, Семен… Сидай… Будем вино пить… А я тебя хорошей вестью порадую.
– Если доброй – сяду. – И Чухрай протянул Кондрату кружку.
Тот налил ему вина.
– Выпьем, Семен.
– Нет, ты сперва скажи, что за весть.
– Ладно, – усмехнулся Кондрат. – Слух идет, что Кутузова самым главным ставят. И хотя царь его не любит – без него не обойтись.
– Побожись! – снова поднялся со своего места Чухрай.
– Верь мне.
– Тогда давай выпьем за Кутузова! Наш он, как Суворов…
Старик опустился на свой табурет и так стукнул своей кружкой о кружку Кондрата, что расплескал вино.
Выпив, Чухрай сразу захмелел. То ли от хмеля, то ли от радости стал целовать свою Одарку, потом Гликерию, но, когда дошла очередь до Кондрата, – загрустил.
– Ты вот идешь бить супостатов, а я… – сказал он дрогнувшим голосом, и по худому морщинистому лицу старого воина вдруг потекли слезы.
Одарка сразу всполошилась. Она страсть как не любила, когда ее Семен начинал волноваться. За свою долгую жизнь он много пережил и поволновался.
Кондрат и Гликерия даже удивились, как раздобревшая Одарка быстро и ловко, словно малого ребенка, вывела мужа из хаты и потянула к флигельку, что находился рядом. Там жили старики.
Оставшись наедине с Кондратом, Гликерия стала его расспрашивать, надолго ли он, и, узнав, что муж через сутки должен покинуть дом, не стесняясь заплакала.
– Снова одна остаюсь. Без тебя… Одна-одинешенька. Лучше мне от чумы сгинуть, чем одной тосковать.
Ее искреннее признание застало Кондрата врасплох. Ему никогда не приходилось успокаивать плачущих женщин. Маринка, когда он уходил на войну, никогда не высказывала своей тоски, хотя страдала при разлуке не меньше.
– Да будет тебе слезы лить. Ведь ты казачья жинка! Такая, знать, доля твоя. А я должен землю родную от ворогов защищать. Пойми, казак я, а не баба какая. Да не плачь, Гликерия, не плачь! Все хорошо обернется. Побьем супостатов – и вернусь. Тогда до могилы вдвоем вековать будем.
Но его уговоры никак не могли успокоить Гликерию. И лишь когда у него иссякли все слова и он, полный жалости, стал целовать ее, она улыбнулась. Потом, лежа в постели рядом с утешенной его ласками, счастливой Гликерией, он долго не мог заснуть, припоминая все годы своей жизни после смерти Маринки. Все до самых мелочей. И удивительные события, которые соединили его с этой женщиной.
Легенда о Каменном море
И словно в колдовском сне перед ним выплыли освещенные желтоватым пламенем фонаря ноздреватые известковые стены одесских катакомб, куда он спустился после смерти Маринки добывать золотистый камень-ракушечник, чтобы уйти от опостылевшего ему мира и от тех, кто загубил его жену, чтобы спастись от преследований полицейских ищеек.
Ему хорошо врезались в память первые дни его подземного труда. Сколько жить будет – не забыть их!