воры. И попа вот беглого ищут на дорогах. И стрельцы в отсылке, – разом, не чинясь, доложился стрелец и помешал в костре, раздувая огонь: пламя взметнулось в бездну, выстреливая алыми пчелами. Обозники столпились за своим вожата́ем, чуя на худое. Зароптали, загомозились, кучась, искали друг в друге опоры. Да и то: мыслили оживеть в тепле, обрадеть горяченьким, только этим ожиданием и терпели дорогу, а тут их, как паршивых собак, выпехивают на мороз. Слыхано ль, чтоб над сокольниками так возвышались, не робея и не боясь отместки? «Пускай, харя! А то забьем пику в заход! – заревели, мигом накалившись. – Наел рожу-то на дармовых. Небось всех девок изворовал, ворух!»
– Цыц на вас! – прикрикнул Елезар, строжась нарочито и вместе с тем заискивая пред вахтою. Сколько таких караулов в Сибирской земле выстоял он в молодчестве и знал верно, что стрелец – служивый подневольный и самовольно ершиться, голову задирать николи не станет. Самому дороже. И потому попросил миролюбиво, не возвышая голоса: – Слышь, паря? Ты войди в нашу невзгоду, милок! Хоть воеводу кликни на этот час: не помирать же на ветру.
– А мне что с того?.. Не велено. Чай, глухой? Так под-но-ровлю ратовищем!
Но не успел вспыхнуть Елезар, как завозился в проушинах засов, звонко брякнуло тяжелое кованое кольцо, отпахнулась узкая дверка в проездных воротах, и, покряхтывая, на волю к гостям выступил сам воевода князь Сила Гагарин, чернявый, востроглазый, по самые обочья заросший смолевой бородою, в овчинной бекеше на одном плече. Ишь ли, какой жаркой! От его жирной груди в распах червчатой рубахи валил пар.
– Что за табор в неурочный час? Пошто не гонишь, Гуляйко?
Воевода сделал вид, что не замечает царского гонца, стоящего пред ним в шубе до пят из собольих пупков и с соколом на руке.
– Я, царский сокольник первой статьи Елезар Иванов сын Гаврилов, попадаю в Москву с уловленной птицей. И велено мне ехать без проволочек, и на то дадена государева грамота за красными печатями.
– А с… я хотел на твою грамоту. У меня нет подвод для подорожных. Все лошади в деле, а какие и есть, так в отдыхе. Из Новогородской чети настрого заказано давать отныне подвод и кормов. – Воевода ухмыльнулся, нетерпеливо переступил сафьянными сапожонками, знать, пятки подбивал мороз; вроде бы с пира явился ставленник, и вот неразумные шатуны со своего извола тереблют князя на ветру, как куропотя.
– Да я «слово и дело» кликну на людях! На встряску отправлю!
– Меня-то на встряску? Да ты пес собачий. Вот тебе слово. – Воевода резким тычком сбил с царева слуги шапку с собольим околом и торжествующе стоптал ее в снег. Большего позора нельзя и придумать для служивого, что поседел на государевых посылках. – А вот тебе и дело, мартышка! – И вторым ударом воевода сбил с руки сокольника парадную птицу. – Твой отец лаптем шти хлебал, а ты нос задираешь, шпынь турецкий. – Но не успел Елезар опомниться и достойно ответить. Князь Сила Гагарин с вахтою уже умахнули за пали и заложили ворота на дубовые засовы. Послышались частые