плескалось столько безысходности, что мое сердце сжалось. Мне самой хотелось расплакаться так же сильно, но все слезы я уже, похоже, выплакала за предыдущие ночи.
– Ты знаешь об Амире? – просипела Лира, давясь громким всхлипом.
Я напряженно кивнула, ожидая новых обвинений, но вместо этого хрустальная девочка просто осела на пол и разрыдалась еще сильнее. Я долго боролась с собой, но все же опустилась рядом с ней на колени и успокаивающе погладила по растрепавшимся волосам.
– Я люблю его… Так люблю… Почему это случилось именно с ним? – лепетала Лира, и все внутри меня сжималось. Почему это случилось именно с ним? Я знала, что виновата во всем сама. Глаза защипало, а горло сдавил невидимый кулак. Я должна была держать лицо, но вместо этого расплакалась, прямо как Лира.
– Почему ты не скорбишь по нему? Он был совсем тебе не нужен? – выпалила она, поднимая голову и в изумлении впиваясь взглядом в мои влажные щеки. – Или ты просто… хорошо скрываешь боль?
Я промолчала, утерев нос и щеки.
– Сядь в кресло. Пол холодный. Заболеешь еще. – Мой голос звучал сдавленно, но твердо. Я старалась.
Лира послушалась и кое-как поднялась на ноги, непрестанно всхлипывая. Я вытащила еще одну рюмку и щедро плеснула нам настойки.
– Я… я не буду, – пролепетала она. – Я вообще ничего не могу сейчас есть и пить. Он умер, Амаль! Он умер!
– Пей, я сказала, – велела я и залпом опрокинула рюмку.
По горлу разлилось тепло, и хватка вины на ребрах немного ослабла. Настойка помогала мне вздохнуть свободней, но ее действие всегда заканчивалось, и я вновь задыхалась от собственной беспомощности. Лира зажмурилась, выпила и закашлялась. Я тут же налила ей еще и кивнула на рюмку. Фарфоровая девочка не решилась спорить и осушила ее вслед за первой.
Она все еще хныкала, забравшись с ногами в кресло, но уже не голосила, как раненый зверь. Мои слезы просохли. Возможно, мы сможем поговорить, если она вновь не начнет обзывать меня шлюхой.
– Я не знаю, как мне жить дальше, Амаль, – пробормотала Лира. Теперь она избегала моего взгляда. Наверное, поняла, что плакала в покоях ненавистной соперницы. – Да, он разлюбил меня. Вернее, никогда и не любил. Я так и не смирилась с этим, но все мои страдания имели смысл, только пока он был жив.
Она вновь всхлипнула и тихонько высморкалась в шелковый носовой платок.
– Я ревновала его к тебе, сходила с ума, но сегодня… Сегодня все это стало таким мелким, таким незначительным. Его больше нет, Амаль. Как с этим смириться? Как принять? Знаю, что рано или поздно выйду замуж за достойного мужчину, но я хотела бы просто иногда видеть его и знать, что он жив, пусть и не любит меня нисколечко. Но что теперь? Амира сожгут, и не останется на этом свете ничего, кроме памяти о нем. Разве это справедливо? Чем Амир это заслужил?
Лира вновь тихонько заплакала, а я напряженно размышляла, значат ли ее слова готовность к примирению. Поможет ли мне она, если скажу, что Амир жив? Станет ли опорой, если мне придется покинуть