я бутылку все эти месяцы постоянно протирал, – матрос водрузил на стол тяжелую емкость, с литр, с интересной этикеткой – контуры ласточек сразу бросились в глаза, вместе с годом начала производства сей жидкости под названием «мартель» – 1713, и горделивым профилем «короля-солнца» в пышном парике.
Чуть ощутимый яблочный запах Фелькерзам уловил мгновенно, когда янтарная струя из бутылки наполняла вместительный, грамм на полтораста, серебряный стаканчик. А вот Бэру вестовой стакана не принес – все знали, что командир «Осляби» совершенно не употреблял вина.
Морщась от боли, Фелькерзам прилично отпил из стакана, хотя коньяк по всем правилам нужно пить исключительно маленькими глоточками. Горячая жидкость потекла по иссохшему пищеводу, и он ожидал со страхом, что произойдет, когда крепкий алкоголь ворвется в желудок, где по-хозяйски расположилась страшная неизлечимая напасть. И от неожиданного эффекта только ойкнул, не сдержав эмоций:
– Ох, охренеть как благостно стало!
В желудке происходило невероятное – боль схлынула, будто добрая доза спиртосодержащей жидкости оглушила опухоль. И та, сдуру впитав ее в себя, опьянела в хлам. И такая благость нахлынула, что на лбу выступила испарина, которую он вытер платочком.
– Что с вами, Дмитрий Густавович?! Я никогда еще не видел, чтобы вы так улыбались?!
– Боль ушла от глотка коньяка, Владимир Иосифович, какое это блаженство, оказывается, не иметь раскаленного камня в животе…
Фелькерзам впервые за долгие месяцы ощутил себя счастливым – эффект «обезболивающего» для него оказался неожиданным и крайне позитивным, даже ошеломительным в какой-то мере. Адмирал отхлебнул еще глоточек, поменьше – стало еще лучше, даже голова от счастья чуточку закружилась. Дмитрий Густавович машинально похлопал себя по карманам, с недоумением посмотрел на стол, и внезапно своей второй памятью вспомнил, что настоящий хозяин этого тела был еще и некурящим, а его новая частица во весь голос потребовала папиросу.
И этому желанию следовало потакать – пусть лучше курение медленно убивает, дожить бы до реального боя с японцами, и он был бы счастлив. Может и удастся изменить историю к лучшему хотя бы тем, что к Владивостоку прорвется хотя бы половина эскадры, а не четыре корабля.
– Владимир Иосифович, у вас папиросы нет?! Я ведь некурящий, но от такой жизни захотелось табаком побаловаться. Да и вы курите, не стесняйтесь. Федор, отдрай иллюминаторы, пусть свежий воздух хлынет. И пепельницу подай, хотя бы блюдце какое, разговор у нас серьезный будет, а на ковер окурки бросать не только моветон и неуважение к кораблю, но так и до пожара дело дойти может. Шучу, кхе-кхе…
Матрос быстро нашел настоящую пепельницу, отдраил иллюминаторы – хлынул солоноватый морской воздух, от которого закружилась голова. И пакостный запах от лекарств и умирающей плоти, что окутывал прежде всю каюту плотной завесой, стал меньше ощущаться. Бэр достал коробку папирос, открыл ее, положил на стол рядом с коробком спичек.
Фелькерзам,