покрасневшие от холода руки. Другой подтолкнул вперёд тачку с кучей какого-то тёмного тряпья. Откинул край покрывала. Оказалось, что у тряпья есть лицо. В тачке лежала черноволосая девушка с побелевшими щеками и губами. Её глаза были закрыты, а зубы стучали, словно тибетские молитвенные барабанчики.
– Мы нашли её за воротами, – сказал солдат, вытаскивая руку из кармана. – Она на сносях.
– Ой-ёй-ёй! – запричитала тётушка Ду. – Вносите скорее в дом!
Когда солдаты подняли её за руки, девушка что-то пробормотала. Они втащили её во двор постоялого двора. Тётушка Ду побежала вперёд, торопливо распахивая двери. Надо же! Ещё один младенец в доме! Что за месяц выдался! Дядюшка Ду в недоумении посмотрел на возбуждённую жену.
– Там молодая женщина! И она вот-вот родит! – закричала жена.
Суматоха привлекла внимание постояльцев, один за другим собравшихся в комнате. Хозяин верблюдов ковырял болячку на тыльной стороне ладони и задумчиво почёсывал затылок. Философ вздыхал, глядя на лицо девушки. Мысли о получении должности оставили его на время, сменившись мечтами о тёплом рисовом вине и курином крылышке. Он забормотал под нос стихотворение о красоте позднего летнего вечера.
– Жаровню! – возопила тётушка Ду. – И одеяла!
Помощи можно было ждать только от служанки Ван. Её госпожа родила всего несколько недель назад, так что девушка знала, что потребуется роженице, неважно, стара она или молода, красива или не очень. Она вытолкала мужчин, подбросила в печь дров, вскипятила воду, раздула уголь в жаровне и поставила её рядом с кроватью. Под конец, лизнув клочок бумаги, заклеила дырку в затянутом бумагой окне.
В другой комнате госпожа Фан молча сидела у колыбели дочери. На серый шёлк рукава падал снулый зимний свет, освещая простой узор в виде сливовых веточек. В деревянной люльке виднелось пухлое розовое личико с миндалевидными глазками: девочка была спеленута в шелка туже, чем начинка пельменя – в рисовое тесто.
– Рожает? – спросила Фан у вошедшей служанки. Та кивнула.
Младенец сжимал в кулачке палец матери.
– Позаботься о ней, со мной всё будет хорошо, – отослала она свою служанку и попыталась встать, но дочка ни в какую не отпускала её палец. – Иди, позаботься о той девушке.
– Слушаюсь, госпожа. – Служанка поклонилась, взяла сумку с травами и поспешила через двор в освещённую комнату напротив.
Стоны раздавались всё чаще. Наложница Фан взяла на руки дочь, приложила к груди и стала кормить. Дочь сосала, жадно причмокивая, она была голодна. Фан сидела, монотонно раскачиваясь взад и вперёд.
Снег, засыпавший двор, делал темноту не такой густой. С той стороны донёсся ещё один стон, глухой, полный боли. Наложнице Фан был этот стон знаком: скоро ребёнок появится на свет. Вздохнёт в первый раз – и ещё одна жизнь придёт в мир.
* * *
К тому времени, когда служанка Ван вернулась, потихоньку постучав в косяк двери, буран уже стих. Её волосы растрепались, немытые пряди неопрятно свисали