строчки»: «Книга возникла в результате убеждения автора, что он должен писать… Хоть и не умеет писать так, как пишут остальные». Олешу, кто помнит, называли королем метафор. Лужу под деревом он однажды сравнил с цыганкой в платье, раскинувшейся на траве.
…Попробую расшифровать папашино залихватское «гамбургский симпатяга». С «симпатягой» более-менее понятно. Плечистый и бравый морячок в брюках-клеш (с нацбантом), черные брови вразлет, непременно усы и треугольничек тельняшки, видный в открытом вороте фланелевой форменки. Обязательно гюйс – широкий синий воротник на спине с тремя белыми полосками. Гюйс перекликается с флагом корабля. Таков портрет моего отца в юности. Потом уже мичманский китель с золотыми пуговицами и фуражка с «капустой». Капустой на флоте называется кокарда на фуражке. Якорек и звездочка в обрамлении дубовых листьев. «Идет матрос, капусту лавируя…» Матрос проверяет посадку фуражки на голове. Кокарда должна находиться строго посередине лба, на одной линии с носом. Матрос ставит ладонь ребром и проверяет соответствие кончика носа и кокарды – лавирует. Теперь гамбурский. Есть устойчивое выражение – по гамбургскому счету. Виктор Шкловский написал эссе «Гамбургский счет». Выражение касается подлинной системы человеческих ценностей, свободных от корыстных интересов и сиюминутных обстоятельств. Почему на гюйсе три полоски, почему все моряки говорят не «во флоте», а «на флоте» и почему отец называл себя «гамбургским симпатягой», останется тайной. В жизни настоящего матроса всегда есть тайна.
…А разве бывают матросы ненастоящие? Ну вот Адольф Лупейкин – кто он? Не летчик, хотя ходит в летной куртке. Не кавалерист – брюки-галифе с кожаной вставкой и хромовые сапоги… Он старшина на дебаркадере. Принимает концы с пароходика ОМ-5, подает трап и моет палубу. Но именно Лупейкин и есть настоящий матрос! Язык не повернется назвать его ненастоящим. И дело совсем не в треугольничке тельняшки, выглядывающем в вороте его рубахи. Сколько тайн в жизни Лупейкина, не знаем даже мы, его ученики и юнги. Шкловский объясняет: когда борцы борются на ковре, они все время мухлюют… «Жулят и ложатся на лопатки по приказанию антрепренера». Но один раз в год они собираются в гамбургском трактире и там при закрытых дверях и завешанных окнах борются. «Долго, некрасиво и тяжело», – пишет Шкловский. И еще он пишет: «Здесь устанавливаются истинные классы борцов – чтобы не исхалтуриться. Гамбургский счет необходим в литературе. По гамбургскому счету – Серафимовича и Вересаева нет. В Гамбурге Булгаков – у ковра. Бабель – легковес. Горький – сомнителен (часто не в форме). Хлебников был чемпионом». Достаточно жестко выглядит классификация Шкловского. Интересно, что он сказал бы о современных писателях? У ковра ли Яхина, Сорокин, Быков и Прилепин? Или просто сидят в гамбургском трактире с кружкой пива и смотрят, как некрасиво борются настоящие. Может, мой папа намекал своей возлюбленной на то, что все у них будет по-настоящему, без поддавков? И поэтому