сыграть при дворе.
Матар ожидал их у лестницы. Кинжал-дар он закрепил в красивых, дорого украшенных ножнах. Дора сама выбирала и камни, и цвет. Муж считал, что вкус у неё от богини, не иначе.
Наряды у всей семьи гармонировали по фасону, хотя платья были из радужного шёлка, который переливался то золотым, то нежно-розовым, а костюм Матара – строгого чёрного цвета.
– Чёрный и золото, моя дорогая, – сказала Дора, когда сели в карету. – Запомни, нет лучшего сочетания, чем звёзды и ночное небо…
…Лика снова кивнула. Она с удовольствием отдала бы и это платье, и браслеты, лишь бы не пришлось никуда ехать.
Карета тронулась. Народу на главной площади собралось столько, что лошади вскоре перешли на шаг, и Лика смогла всё рассмотреть.
Люди пели песни, громко смеялись. Все были нарядными, улыбчивыми, а от пёстрых красок рябило в глазах. Со вторых этажей постоянно кидали лепестки цветов и бумажные ленты. Лика на какое-то время отвлеклась от тяжёлых мыслей. Нос щекотал запах булочек и сладостей. Играла музыка, и, казалось, сама жизнь пела и веселилась.
Матал гладил ладонь Доры и держал в зубах трубку. Завидев улыбку Лики, он повеселел и сказал:
– Вот видишь! А ты не хотела ехать. Смотри, как красиво! А сколько подарков ты сегодня получишь!
– Познакомишься с видными людьми, – подхватила Дора, мечтательно прикрыв глаза.
– Попробуешь блюда, о которых даже не слышала. Но главное – этот день войдёт в историю, – отец осёкся, когда Лика вмиг опустила взгляд.
– А после мы съездим к бабушке. Она давно пишет, что хочет повидать тебя, – попробовал исправить ситуацию Матар и с облегчением выдохнул, когда Лика встрепенулась и с надеждой посмотрела на него.
– Правда? Мы уедем? Надолго?
– Как захочешь, – сказал Матар, сжав руку Доры, не дав жене возразить. Она верно распознала намёк и промолчала.
Лика заёрзала на месте.
«Мы уедем! Надо только пережить этот день, а потом всё будет неважно».
Карета выехала на площадь перед замком. Хранители веры выстроились в ряд и вместе с прихожанами запели молитву Двуликой. Бедняки ютились с краю, отгороженные стражей. Им раздавали угощения в честь праздника. Лика прильнула к сетке на окошечке кареты. Нищие в серых одеждах казались ей стайкой крыс, затаившихся в тени. Она так засмотрелась, что не обратила внимания на возмущённый возглас, а потом прямо перед глазами возникло лицо женщины. Лика вскрикнула и отпрянула. Женщина была грязной, от неё пахло нечистотами, а на голом черепе и покрытом струпьями лице ползали насекомые.
– Имя! – провыла нищенка, вцепившись в карету. Сзади кто-то из стражи пытался оттащить женщину, но она не обращала внимания. – Имя! Дайте мне имя! Молю! Имя! Госпожа! Дайте мне имя! – прокричала она и исчезла в толпе.
Лика прижалась к родителям. От испуга она тяжело дышала. Безымянная женщина была неправильной. Сломанной. Как будто у неё не было лица или тени.
– Только не заплачь, – предупредила мать, – вся косметика потечёт.