пошли купаться, – Мара схватила его за руку и потащила в воду, – или ты боишься холода?
Илья покачал головой, хотя ничего приятного в купании холодной весенней ночью не находил. Вода обожгла ступни чуть не до судороги, но Мара повлекла его вперед, не давая опомниться, почти бегом. Колени обдало холодом, как вдруг его захлестнул безрассудный азарт и бесшабашная веселость: он вырвал руку из цепких пальцев Мары и, сложив руки рыбкой, с разбегу прыгнул в воду. От холода перехватило дыхание, как от удара в солнечное сплетение. Он вынырнул, судорожно хватая воздух в сжавшиеся легкие, и поплыл вперед размашистыми саженками, отфыркиваясь и отплевываясь, как тюлень. Ледяная вода легко держала его на руках, обнимала, обволакивала, ласкала. Он перевернулся на спину и посмотрел в небо. При каждом вдохе грудь поднималась над поверхностью, а на выдохе снова опускалась в воду. И не такой уж ледяной была вода, как показалось вначале. И Илья неожиданно понял, что чувствует себя посреди незнакомого, пугающего и огромного мира, как младенец в колыбели. Небо снисходительно глядело на него, чуть покачиваясь, как склонившееся над колыбелью лицо матери.
– Не разлеживайся тут, – Мара толкнула его в бок острым локтем, – плыви к берегу, на сегодня тебе хватит.
Он кивнул, перевернулся и нырнул, чтобы почувствовать свежесть воды на лице. И почему он так не хотел этого вначале? Чего боялся? Ничего кроме восторга это купание не принесло. Восторга и чувства очищения. Как будто он избавился от невидимой заскорузлой корки, всю зиму стягивавшей тело.
Илья поплыл к берегу широким брассом, на каждом выдохе опуская лицо в воду. Прикосновение реки к лицу было волнующим, как поцелуй. Темная вода, пронизанная лунным светом, впитывала его в себя. Ему казалось, еще чуть-чуть, и он растворится в ней, станет с рекой одним целым. С рекой, с лунным светом, с колышущимся над ним небом, с темной громадой берега впереди…
Ноги коснулись песчаного дна. Илья выпрямился – воздух обжег кожу на плечах. А когда он вышел из воды, то понял, что лунный свет не просто согревает: он жжет, как солнце в июльский полдень. Тело горело и пульсировало, словно его растерли жесткой мочалкой. Кожа покраснела и светилась, и теперь нагота не вызывала чувства беззащитности. Наоборот, казалось, что одежда отделит его от этого мира, замкнет в футляре одиночества, в то время как нагота делает его частью того, что его окружает.
Ветер с реки погладил влажную кожу, и Илья повернулся к нему лицом. Из воды навстречу ему выходила Мара. Только это было совсем не то существо, которое вело его на реку. Влажные волнистые волосы струились по хрупким плечам, тонкие руки изящно откинули их назад. Мокрый, ослепительно белый сарафан облепил стройные длинные ноги и колыхался в воде серебристым шлейфом. Ее лицо не перестало быть зловещим, только теперь синева щек проступала сквозь фарфоровую бледность кожи. И огромные глаза стали бездонными омутами, на дне которых мерцал свет. Тонкий рот изящно изогнулся, и острый зуб блеснул в лунном сиянии. Она была прекрасна и вселяла