я же понимаю.
У Ильи ком подкатился к горлу: кто еще его так любит, как Сережка? А он – действительно свинья.
– Прости, сынок, – еле-еле выговорил он.
– Да ты не слушай маму, она всегда тебе гадости говорит. Я чего звоню-то. Может, ты завтра свободен?
– Свободен, конечно свободен, – обрадовался Илья.
– Попроси маму, чтобы она меня к тебе отпустила. Ненавижу я эти театры. Лучше бы мы в лес сходили. Или на рыбалку.
– В лесу сейчас сыро, воды по колено. А на рыбалку можно. Да найдем, чем заняться.
– Отлично! Позвони маме, а то первый звонок звенит. Она сейчас нервничать начнет, ты ж ее знаешь.
– Уже звоню.
Да, насчет нервничать – это Сережка верно подметил. На поезд Лариса приходила за час, к назначенному сроку – за пятнадцать минут, а в театре с первым звонком должна была сидеть на своем месте, поминутно вскакивая, чтобы пропустить тех, кто пришел позже.
Илья набрал номер Ларисы – она долго не брала трубку, а потом наконец раздраженно спросила:
– Ну чего тебе?
Илья втянул голову в плечи – просить о чем-то Ларису в таком настроении было очень рискованно.
– Ларочка, послушай, давай вечером Сережка ко мне поедет. С ночевкой. Мы бы на рыбалку с ним с утра сходили…
– Нет. Никаких ночевок! Он уже ночевал у тебя однажды, я помню, что он мне рассказывал! Ребенку не место в твоем бомжатнике! Чтобы он дизентерию подхватил? Я уже не говорю про твое окружение! Чему хорошему его там научат? Сережа – очень впечатлительный мальчик, он все впитывает как губка. Ты бы слышал, каких он слов набрался там в прошлый раз!
Илья едва не выругался:
– А я слышал. Ты хочешь, чтобы парень всю жизнь плавал в твоих розовых соплях? Я живу не в бомжатнике, а в очень милой избушке. Когда работаешь за городом, о такой можно только мечтать. И не смей говорить ничего про мое окружение, ты этих людей не знаешь.
– В любом случае, это неподходящая компания для моего сына, – Илья знал, как, сказав это, она поджала губы.
– Это и мой сын тоже, и родительских прав меня никто не лишал. И не ты ли долбишь деткам в школе: все работы хороши, выбирай на вкус?
– Все это так, – почти согласилась Лариса, – но я не могу допустить, чтобы ребенок ночевал в антисанитарных условиях.
– Переночует один раз, ничего ему не сделается. И ты лучше меня знаешь, что для него такая ночевка будет настоящим праздником.
– Да, знаю, поэтому он не будет спать полночи, а в шесть утра ты его поднимешь и потащишь на холодную речку, где он застудит почки, сидя на земле.
– Не застудит. Лара, он парень, а не кисейная барышня! В кого ты хочешь его превратить? В ботаника, который без маминой помощи и шагу ступить не может?
– Не вижу ничего оскорбительного в слове «ботаник», – фыркнула Лариса, – и еще я хотела сказать: теперь ребенок снова будет думать, что папа в театры не ходит, поэтому и ему этого делать необязательно. А ты мог бы, между прочим, пойти мне навстречу.
– Мог бы, мог. Я уже извинился.