поблескивала, темно-розовые кувшинки раскрывали ей навстречу свои влажные лепестки, она гладила их и сама становилась одним из жадно раскрытых цветков… ее неотвратимо несло к водовороту. Его жадный зев поглотил ее всю, а выпустил уже совсем иную Каролину; она плыла по течению, запрокинув голову и раскинув ноги. Она расплачивалась с царственной щедростью, и крики ее были бездумными и торжествующими.
Утро следующего дня застало Каролину Паульман в магазине дамского белья, где она скупила самые вызывающие новинки, изобретения парижских модисток, на которые она и смотреть-то прежде боялась. Ее верхний гардероб также подвергся пересмотру, платья, представлявшиеся такими элегантными и достойными, теперь раздражали своей излишней благопристойностью. Каролина открывала для себя мир духов, утонченной косметики (до снятия печати Каролина свято верила, что ею пользуются только падшие женщины), а также впервые сознательно и с удовольствием ощущала на себе вожделеющие взгляды других мужчин. Ее супруг, Франц Паульман, был совершенно ошарашен произошедшей переменой, и поначалу был счастлив ею воспользоваться. Однако его не слишком изобретательные ласки быстро наскучили Каролине (чувство же восторженной любви, кстати, она утратила сразу же после того, как была снята печать сладострастия), по сравнению с Мастером Теней любовником он оказался однообразным, слабоватым и трусливым – даже самые невинные фантазии жены вызывали у него тихий ужас… И она начала искать себе добавку.
Прелестей Каролины вкусили несколько друзей ее мужа, а также и отца. А вот заподозрившая неладное тетя Молли была принята Каролиной крайне нелюбезно, почти невежливо, и отступила. В обществе уже поползли неясные, неопределенно-неприличные слухи, Франц Паульман стал всерьез подумывать о необходимости консультаций у известных психиатров, а то и о продолжительном визите Каролины в одну из закрытых клиник. Как вдруг начавшие затягиваться в тугой клубок проблемы разрешила сама Каролина по методике гордиевого узла, то есть быстро и необратимо. Она сбежала из дому с еще безусым офицериком, бросила его при первой же оказии и, обретя ничем не ограниченную свободу, пустилась, что называется, во все тяжкие.
К счастью для себя, Каролина Паульман, плывя по реке горячего розового масла, не утратила практичности. Став мадам Карлоттой, она назначала себе немалую цену, а охотников до ее ненасытности было хоть отбавляй. Это позволило ей скопить недурной капитал и открыть в Розенлеве еще один публичный дом; деньги, приносимые таким доходным делом, были ей более чем кстати, поскольку позволяли покупать себе – неумолимо стареющей, но по-прежнему любвеобильной – молодых и сильных любовников.
3. – Но вы сами противоречите себе, уважаемый господин Крафка. Утверждаете, что питаете непреодолимое отвращение к магам, ясновидцам и прочим жуликам, а сами между тем сидите в кресле у меня в приемной. Что привело вас ко мне, если