вообще-то оказалась весьма смышленой и незаменимой в эти трудные времена, тогда только вышла на работу и, к сожалению, не успела пройти должную подготовку, поэтому бедняжке пришлось…»
Продолжая шагать и слушая вполуха, я ищу опечатки и вопиющие ошибки. Их нет, всего несколько замечаний на десяток страниц, что лишь подогревает во мне желание убежать в свой кабинет и сейчас же отослать рукопись.
Миз Пеннингтон же не уволит меня за то, что я отойду в туалет? То есть да, технически Донна получила Письмо спустя два дня после того, как убежала в туалет из-за отравления. Но это было совпадение. Так ведь? Это наверняка было совпадение.
И сколько раз я уже редактировала свою рукопись? Двадцать пять? Пятьдесят? Сто? В любом случае у меня ощущение, что тысячу.
А если появляется такое ощущение, как я неоднократно говорила своим авторам, это означает, что рукопись готова. Наконец-то готова. Это момент истины.
Ну, ощущение или наступивший дедлайн. Смотря что произойдет раньше.
– Так что давайте постараемся не ударить в грязь лицом, – говорит Уильям Пеннингтон, когда я выполняю разворот на каблуках. Он провел меньше двадцати минут в этой должности, а уже ведет себя как точная копия своей матери: бубнит о мизерных бюджетах и о том, что намерен «сокращать» нас при малейшей ошибке.
Лизнув указательный палец, я перекидываю страницу через зажим для бумаг. Он не обычный. Из четырнадцатикаратного антикварного розового золота отлита замысловатая фигурка воробья. Этот огромный зажим мама подарила мне по случаю первого дня на «настоящей работе». Она сама в течение двадцати лет, пока была заведующей кафедры в университете Белмонт, скрепляла им самые перспективные статьи и проекты. Ей зажим достался от моей бабушки, которая была первой женщиной-хирургом в штате и боролась с неравенством в сфере здравоохранения. А бабушке – от ее матери, которая (я до сих пор плохо знаю детали) в той или иной степени поспособствовала окончанию войны.
Ну, знаете, типичные поступки Кейдов.
И хотя я не разбиваю стеклянные потолки[7], как мои предшественницы, из уважения к наследию этого зажима я скрепляю им только самые перспективные рукописи.
И теперь его золотые крылья крепко сжимают листы, на которых распечатана моя собственная книга.
– Сегодня важный вечер, – продолжает Пеннингтон.
Я переворачиваю еще одну страницу. Я почти добралась до конца истории, и мое сердце начинает колотиться в том же ритме, в котором я хожу по переговорной.
– Те восемь авторов, которые посетят конференцию в выходные, приносят нам сорок шесть процентов от общих продаж. Потерять их доверие означает потенциально лишиться одного из четырех импринтов. Они нужны нам. Но сейчас авторы «Пеннингтона» испытывают беспокойство. Как и большинство авторов. Обстановка напряженная. Конкуренция в издательском мире высока как никогда. Все сомневаются в стабильности своей работы.
– Кому