олков, точно ветви дерева, разросшегося за годы волнений и тревог.
Хотела бы я прогнать эти самые тревоги, но, похоже, в последнее время лишь все чаще огорчаю маму.
– Не могу больше терпеть, – объясняет она. – Я ценю твой… заработок, или как там устроено ваше спонсорство, но больше не могу видеть, что про тебя пишут в интернете.
– Так не читай комменты! – не выдерживаю я и беру ее за руки.
Мамины ладони мягкие, как страницы книг, которые она расставляет в библиотеке, и я чувствую подушечками пальцев каждую складочку. На ее запястьях тихо позвякивают бесчисленные цветные браслеты.
– Как ты это себе представляешь? – спрашивает она, сжимая мои ладони. – Ты же моя дочка. А они такие гадости говорят, хотя вообще тебя не знают. У меня сердце разрывается.
– Ну так а я тебе что советую? – настаиваю я, отпускаю ее и стараюсь изобразить самую искреннюю ободряющую улыбку. Мама читает только блоги и статьи, поэтому видит лишь развернутые комментарии под ними, а не то, что люди пишут в соцсетях. Не то, что тролли пишут о ней самой. Ведь для этих онлайн-чудовищ матери – самые легкие цели.
– Да, да, видела я в твоей комнате тот плакат насчет комментариев, – ворчит мама, качая головой, а потом с тихим стоном поднимается с диванчика. Тот как-то уж слишком проседает. Не мягко и уютно, а в том смысле, что его давно пора выкинуть к черту, ведь он наносит непоправимый ущерб спине и внутренним органам. Мама потягивается, держась за поясницу, а я думаю, что, как только провожу ее на работу, сразу засяду прочесывать распродажи в «Таргете» или «Икее».
– Ух, наверное, спала в неудобной позе, – бормочет мама и смотрит на меня. Ага, как же. Она просто притворяется. Поза не спасет, если вместо нормального матраса каждую ночь спишь на надувном.
Значит, вместе с диваном заодно и матрас по дешевке поищу. Лучше так, чем родная мать и дальше будет мучиться на том, с чем семья в походы ходила.
Тем не менее я киваю и поддакиваю. Если мама узнает, что я вижу насквозь наши танцы вокруг да около, когда мы с ней старательно улыбаемся, пока все вокруг идет прахом, только больше станет волноваться.
А может, она и знает. Может, это часть танцев.
Отвожу взгляд и смотрю на смарт-часы. «Самсунг», последняя модель, чудесная вещица: синхронизируется с телефоном и компьютером и управляет потоковой передачей на телевизоре… Черт, если б мы могли позволить себе умные лампочки, я бы и их контролировала. Уже почти восемь вечера, а значит, мои подписчики в Glitch вот-вот подключатся к запланированному гейм-стриму «Покорения Солнца». На краю экрана мигает пара уведомлений из соцсетей, но мое внимание привлекают вовсе не время или непрочитанные сообщения.
А дата.
До конца июня остались считаные дни, скоро платить за аренду. Как мама может стоять и просить меня свернуть канал на Glitch, если именно благодаря нему мы имеем крышу над головой? Еду на столе? Если те вещи, которые мне присылают для обзоров или рекламы и которые я потом продаю, помогают нам держаться на плаву, хотя бы минимально покрывая расходы?
– Думаю найти вторую работу, – устало объявляет мама.
– Что? – Я отрываюсь от часов. Сердце начинает биться чаще. – Но ведь ты тогда…
– Ничего, в другой раз доучусь. Может, на следующий год…
– Нет. Ни за что, – качаю я головой и втягиваю воздух сквозь сжатые зубы. Мама так много ради этого старалась. Мы старались. – Тебе же совсем чуть-чуть осталось!
– Не могу вынуждать тебя и дальше мучиться, – машет она в сторону моей комнаты и компьютера.
– А я не могу позволить тебе уработаться до смерти ради… Ради чего? Этой крохотной квартиры? А ведь чертов ублюдок палец о палец не ударит…
– Дивья. Следи за языком, – осаживает меня мама, но ее упрек смягчает легкая улыбка, притаившаяся в уголке рта. – Он по-прежнему твой о…
– Я справлюсь, – решительно заявляю я, не давая ей договорить роковое слово. – Все в порядке. Я сама так хочу. Тебе не придется бросать учебу. Иначе он победит. Вдобавок… в этом месяце я смогу продать пару гаджетов.
– Просто… не хочу, чтобы ради моей мечты ты жертвовала своими. Я – родитель. И как же я выгляжу в такой ситуации? – Мама вздыхает, ее губа слегка подрагивает. Затем следует глубокий резкий вдох. Он прячет все, что стремится вырваться наружу, и я едва не улыбаюсь, как бы дико это ни звучало. Вот так мы и живем, понимаете?
Держим удар. И хороним боль глубоко внутри себя.
– Мы вместе. – Я снова беру маму за руку, и она еще раз резко вздыхает.
В такие минуты затишья, когда мы объединяемся перед лицом трудностей, вместо тлеющего внутри меня гнева – что пришлось сменить дом на эту крохотную квартиру, что лимит по кредиткам превышен, что я теряю столько времени, – приходит нечто иное.
Чувство гордости за маму – как она нашла силы начать все заново.
– Уж не знаю, чем я такую дочку заслужила.
Заслужила.
Слово пробивает небольшую дыру в груди. Снова гляжу