ездит не на черных, как в России, а на белых «Волгах». Почти у всех к лобовому стеклу, справа, прикреплен портрет Сталина, чаще в кителе, фуражке и при орденах. Его здесь очень любят и уважают. Сандро, когда еще был здоров, до крови дрался с любым, кто позволял себе нехорошие выражения в адрес генералиссимуса.
– Как же так? – удивился однажды Башашкин. – Ты князь, а Иосиф Виссарионович из революционеров. Они ж у вас все отобрали. Неувязочка!
– Какой еще революционер? Он царь был!
За высоким бетонным забором Госдачи, меж кипарисов и пальм, можно разглядеть в просвет ворот особняк, где отдыхал вождь и учитель, но пробраться туда даже не мечтай: на въезде у шлагбаума стоят солдаты, а периметр охраняют овчарки. Даже тетю Нину, которая работает там сменной уборщицей, всякий раз осматривают так дотошно, словно впервые видят. Знакомая кастелянша однажды разрешила ей для интереса прилечь на кровати Сталина.
«Узкая и жесткая! – заметила привередливая казачка. – Один спал. Без жены. Точно – к гадалке не ходи!»
А машины все летели мимо. Наконец местная бабуля в черном платье и платке, гортанно ругаясь, взмахом руки остановила движение и поволокла под уздцы через дорогу обиженного ослика, груженного взъерошенным хворостом и похожего со стороны на голенастого дикобраза. Гигантский кран с ажурной стрелой встал перед бабкой как вкопанный. Пожилых на Кавказе уважают!
– Старикам везде у нас дорога! – наставительно заметил Башашкин.
Узкий проулок между заборами круто спускался прямо к пляжу. Запахло лаврушкой, ее здесь тоже используют в качестве живой изгороди. А в Москве в бакалее невесомый пакетик этой приправы стоит десять копеек! Рекс яростно заметался от калитки к калитке, старательно перебрехиваясь со знакомыми псами, отвечавшими ему звонким лаем. Очевидно, он издевался над собратьями, мол, вас, блохастых кретинов, держат на цепи, а я, как вольное четвероногое существо, иду с хорошими людьми купаться!
И вот – море! Между серыми бетонными волнорезами, уходящими в воду, теснились мутно-бирюзовые волны, они торопились к суше, вскипая белыми пенистыми гребешками. Я представил себе, что Москва тоже стоит на побережье, которое начинается возле Измайловского парка, там, где Оленьи пруды. Выйдя из школы, я сажусь в 25-й троллейбус, останавливающийся на Бакунинской улице за гастрономом, и еду освежиться в соленых волнах. Красота!
В обеденное время загорающих на пляже было немного, остались самые стойкие, прокопченные, задавшиеся целью за отпуск почернеть, как гуталиновые негры. Но попадались и комики: светловолосый курортник, прибывший, видно, утренним поездом, стал уже цвета вареного рака, к вечеру ему станет совсем худо, подскочит температура, заколотит лихоманка, а через пару дней тело покроется жуткими хлюпающими волдырями. Уж я-то знаю: сколько лет мы ездим в Новый Афон, ни разу мне не удалось уберечься, год от года отличался лишь степенью солнечных ожогов, даже «до мяса» сгорать умудрялся, правда, в детстве. Я мысленно дал себе