Пока мы Башашкиным волокли «сундук» к выходу, Батурина считала багажные места: раз, два, три, четыре…
– Ну, что решили? – спросила она Петра Агеевича, снова затосковавшего.
– Ладно, уговорили! Афон так Афон! К Симону снова схожу. А еще там какую-то пещеру открыли – огромную. Надоест – перееду в Гагры…
– Да вы что! Там все гораздо дороже.
– Не в деньгах счастье! – Он хлопнул по боковому карману, проверяя сохранность пухлого бумажника, потом, встав на цыпочки, достал из глубокой ниши над дверью магнитофон и чемоданчик, весь в молниях и зарубежных наклейках.
– Вы, наверное, посол? – спросила тетя Валя.
– Посол пьет рассол. Нет, Валентина Ильинична, я по снабжению. А этикетки друзья из-за бугра привозят. Вот и «соньку» на сорок лет подарили, чтобы холостую жизнь скрасить…
Поезд уже останавливался. Тетя Валя цепким взглядом обшарила пустое купе и на всякий случай заглянула, проверяя сохранность денег, в ридикюль, хотя не расставалась с ним ни на минуту.
– Ты ничего не забыл? – Она пытливо взглянула на меня.
– Нет, все нормально, – солидно успокоил я.
– А это что?
– Точно!
Мои плавки были разложены для просушки на откидывающейся сетчатой полке под самым потолком купе.
– Эх ты, Тупася!
3. Приехали!
Состав миновал очередной тоннель и полз над городом. В коридоре столпились пассажиры.
– Ой, мороженое продают! – крикнула пигалица с косичкой, увидев ларек на набережной.
В окне показался купол вокзала, проплыли белые колонны, просияла на фронтоне золотая надпись «Новый Афон». На веранде в станционном ресторане за столиками густо сидели посетители, официантка с белой наколкой в волосах тащила, накренившись, поднос с бутылками.
– И всюду жизнь! – посвежел взором Добрюха. – Какой местный напиток порекомендуете?
– «Имерули», – с мемуарной печалью ответил Башашкин.
Сквозь бетонную балюстраду внизу виднелось Сухумское шоссе, а за ним неряшливый песчаный пустырь с покойной пальмой на краю. Раньше там впадала в море мусорная речка, но два года назад ее убрали в трубу, чтобы не огорчать отдыхающих. Дальше начинался дикий пляж, где сплоченно загорали бесчисленные курортники. Меня всегда удивляло, что какая-нибудь важная дама, например инспектор РОНО, которая в Москве ходит в длинной юбке и строгой блузке, застегнутой по самое горло, здесь, на юге, может раздеться и раскинуться у воды, как одалиска с картины Энгра. Альбом этого художника приносил в школу Андрюха Калгашников и показывал нам втихаря, чтобы не заметили учителя, так как там сплошь голые женщины. Но математик Ананий Моисеевич все-таки застукал, отобрал, не возвращал три дня, но потом отдал со словами: «М-да, мастер!»
На низкой платформе толпились встречающие, в основном – пожилые местные тетки в черных глухих платьях и темных платках, повязанных иначе, чем у наших русских старушек. Владелицы свободных коек, они шли за тормозящим