спросил он, пытаясь спрятать свою растерянность. – Ты сама ни разу не грешила?
– Грехи мы все совершаем, – отвечала бабушка, – но каемся, и ищем прощения. Ты же в злости своей отвергаешь всякое раскаяние.
Мужик, ухватившись за последнюю надежду, спросил:
– А что, если я покаюсь? Если попрошу прощения у бога и у котов этих? Что тогда?
Бабушка молча смотрела на него.
– Прощение – великий дар, – прошептала она, – но его нужно заслужить. Пощади котов, отпусти их. И молись, чтобы бог простил тебя за твои грехи.
– Да ты, старая, мне мозги пудришь! Убирайся, пока я тебя вместе с этими тварями не прогнал!
Бабушка, однако, не дрогнула. Ее спина была прямой, а глаза горели праведным огнем.
– Не смей так говорить со мной, – произнелла она голосом, полным холода. – Я видала на своем веку больше, чем ты можешь себе представить. И знаю, что за всякое злодеяние рано или поздно придет расплата.
Мужик, видя, что старуха не из робкого десятка, замялся. Он был злым и жестоким, но и не глупцом. Мужик знал, что в народе бабушек почитают за их мудрость и связь с небесами.
– Да что мне твои бабьи сказки? – пробурчал он, пытаясь сохранить лицо. – Уж не ты ли меня божьей карой пугать вздумала?
– Божья кара не в моей власти, – ответила бабушка, – но совесть твоя уже начала тебя грызть. Иначе бы ты не стоял тут, оправдываясь перед старухой.
Мужик нахмурился, чувствуя, как правда в словах старухи жжет его, словно раскаленное железо. Он огляделся по сторонам, ища поддержки у безмолвных руин, но они лишь безмолвно отражали его собственную злость и растерянность.
С наступлением ночи, когда луна осветила поляну серебряным светом, спор продолжился. Мужик, не отступая, продолжал ругаться и кричать. Он был одержим яростью, словно зверь, попавший в капкан. Бабушка, как и прежде, оставалась невозмутимой. Она говорила ему о Боге, о совести, о грехах и расплате. Ее голос, тихий и спокойный, проникал в его душу, напоминая холодный ветер, пробуждая забытые страхи и сомнения. Всю ночь они спорили, мужик, упорствуя, бабушка, не отступая. Он был как бушующее море, она – как скала, неподвижная и твердая. И неизвестно, кто из них в конце концов сломается.
На рассвете, когда первые лучи солнца стали пробиваться сквозь туман, мужик, утомленный бесплодным спором, вдруг почувствовал, что его ярость угасла. Он оглянулся на бабушку, сидящую на камне, как будто вырезанную из него. Ее глаза, все еще полные огня, теперь казались ему не страшными, а печальными. И в глубине души мужик уже не чувствовал той беспричинной злости, что кипела в нем до этого.
Он, как никогда раньше, задумался о своих поступках. О том, как отвечал старухе грубостью и злостью. О том, как хотел убить беспомощных животных. И от этих мыслей в груди его зарождалось не удовольствие от власти, а страх. Бабушка, заметив изменение в его поведении, не спешила говорить.