с природой, на событиях, которые вмешиваются в его жизнь, будоражат его тело и оставляют после себя возбуждающий образ. Луна и дух смерти,* навещающие его ночью, в равной степени воздействия имеют эту силу. Но ее также имеют горящее солнце и завывающий зверь, вождь, чей взгляд принуждает его, и колдун, чье пение заряжает его энергией для охоты. Мана – это просто эффективная сила, которая превращает луну, сияющую у него над головой, в волнующего кровь Ты. Память об этом оставила свой след даже когда представление об объекте было выделено из общего волнующего представления. Действительно, сама эта эффективная сила никогда не появляется по – другому, кроме как в носителе и производителе эффекта. Это есть нечто, чем сам человек, если он владеет, скажем, волшебным камнем, может эффективно воздействовать. «Миропредставление» примитивного человека магическое не потому, что человеческая магическая энергия внесена в его окружение, но потому, что его человеческая энергия есть только отдельная разновидность общей магической энергии, от которой проистекают все эффективные действия. Причинность в его мире не есть неломающаяся последовательность, а каждый раз новые вспышки вырывающейся наружу магической энергии, направленные вовне к результатам её проявления, это – вулканическая деятельность без продолжения. Мана – это примитивная абстракция, может быть даже более примитивная чем, скажем, число, но не более супернатуральная, чем оно.
* Примитивный человек живет в прямом взаимодействии с олицетворенным миром. Его взаимоотношения с миром подобны нашим взаимоотношениям с близкими людьми. Духовная реальность мира для него также несомненна, как и его собственная.
Память, тренируясь и совершенствуясь, совмещает крупные события (случаи взаимоотношений) с эмоциональными переживаниями.* Важные для жизни события, накопленные памятью и обобщенные в образе, присоединяются к инстинкту самосохранения.
События, наиболее заслуживающие внимания инстинкта понимания, (то есть любопытства: Что это есть? Каков его эффект), выделяются из общих событий и становятся независимыми. Наименее важное, не общее, изменяющееся Ты, извлеченное из опыта, удаляется и остается изолированным в памяти. Тогда как представление о событии, оставшееся после этого извлечения, постепенно трансформируется в объект и очень медленно распределяется на группы и классы.
И третий в соглашении, трагически жуткий в своей обособленности, все еще по-детски не сознающий себя, временами более призрачный чем призрак смерти или луна, но поднимающийся все более и более неопровержимо отчетливо, там возникает другой, «неизменяемый» партнер «Я».
Сознание самого отделяемого Я соединено с первичным примитивным правлением инстинкта самосохранения не более, чем с любыми другими инстинктами. Это не «Я», которое желает сохранить и размножить себя, а тело, которое знает также о наличии