по нам резкими порывами. Уже прохладно. Ярдах в двадцати от дороги – какие-то чахлые сосенки, и я прошу Криса перенести все туда.
А он не слушается. Бредет куда-то к пруду. Переношу вещи сам.
Между ходками вижу, что Сильвия очень старательно устраивает нам кухню, хотя устала не меньше моего.
Солнце заходит.
Джон собрал валежник, но дрова такие большие, а ветер такой порывистый, что развести костер трудно. Надо порубить на щепки. Возвращаюсь к сосенкам и в сумерках пытаюсь найти в вещах мачете, но уже так темно, что ни черта не видно. Нужен фонарик. Ищу фонарик, но в темноте и его кошки съели.
Возвращаюсь, завожу мотоцикл и еду обратно искать фонарик при свете фары. Методично перерываю все. Далеко не сразу соображаю, что не фонарик мне нужен, а мачете, который у меня перед носом. Пока я ходил за мачете, Джон развел огонь. Все равно раскалываю несколько больших поленьев.
Появляется Крис. Фонарик – у него!
– Когда будем есть? – хнычет он.
– Как только, так сразу, – отвечаю я. – Оставь фонарик здесь.
Опять исчезает, прихватив фонарик.
Ветер задувает пламя, и оно не достает до жарящихся стейков. Собрав большие камни у дороги, мы пытаемся соорудить защитную стенку, но слишком темно. Подводим оба мотоцикла, и стройка освещается перекрестными лучами фар. Странный свет. Ветер раздувает пепел, который вдруг вспыхивает белым в лучах, а потом исчезает вовсе.
БАХ! У нас за спинами что-то громко взрывается. Потом я слышу, как хихикает Крис.
У Сильвии все валится из рук.
– Я нашел хлопушки, – говорит Крис.
Успеваю сдержаться и холодно говорю ему:
– Пора есть.
– Мне нужны спички, – отвечает он.
– Сядь и поешь.
– Сначала дай мне спички.
– Сядь и поешь.
Садится, и я пытаюсь разрезать стейк армейским столовым ножом, но мясо слишком жесткое, и я взамен достаю охотничий. На меня падает свет фары, поэтому когда я кладу нож на место, он попадает в тень, и я не вижу, где он.
Крис говорит, что у него тоже не получается разрезать, и я передаю ему нож. Протянув за ним руку, он вываливает все на брезент.
Никто не произносит ни слова.
Я не сержусь на то, что он все опрокинул, – я сержусь, что весь остаток поездки брезент будет в жире.
– Еще есть? – спрашивает он.
– Ешь это, – отвечаю я. – Это же брезент, а не земля.
– Все равно грязь, – говорит он.
– Значит, больше ничего нет.
Накатывает депрессия. Хочется просто уснуть. Но Крис злится, и я жду его обычных капризов. Дождался.
– Невкусно, – говорит он.
– Что поделать, Крис.
– Я ничего не хочу. Мне вообще здесь не нравится.
– Сам же придумал, – напоминает ему Сильвия. – Ты же хотел палатки ставить.
Лучше б она этого не говорила,