.

кой деревне жил парень по имени Ганс. Жил он с Матерью небогато, но не так, чтобы хуже людей.

      Мать. Что ты, сынок, все без дела-то сидишь?

      Ганс. Как без дела? Я мух ловлю.

      Мать. Разве это дело? Сходил бы хоть в хлев, корове сена дал.

      Ганс. А ты на что?

      Мать. Не видишь, ужин готовлю, на стол собираю.

      Ганс. Многовато еды-то. Нам столько не съесть.

      Мать. Так гостей жду. Дьячок с женой зайти обещали.

      Ганс. А-а-а-а… Дьячок… Опять начнет про покойников всяких языком молоть.

      Мать. Да уж, лучше нашего Дьячка никто не может страху нагнать. Как примется говорить, так страшно станет, аж мороз по коже пробегает.

      Ганс. И ни капельки не страшно.

      Мать. Да как же не страшно, если кругом нас вампиры да оборотни рыщут.

      Ганс. Да где?

      Мать. Да везде! Куда не плюнь, везде нечистая сила живет. Тьфу, тьфу, тьфу. Вон, я вчера по воду пошла, так два раза на ровном месте споткнулась.

      Ганс. Надо было под ноги смотреть.

      Мать. Э, нет. Дьячок сказал, что это бес меня толкнул.

      Ганс. Слушай его больше!

      Мать. А я его и слушаю. Ох, и мастер он говорить! Мне потом всю ночь кошмары снятся! По три раза за ночь просыпаюсь.

      Ганс. Ерунда все это.

      Мать. Да как же ерунда, если просыпаюсь!

      Ганс. А ты снова засни.

      Мать. Да как же «засни», если страшно?!

      Ганс. Вот заладила – страшно, да страшно. А мне вот почему-то совсем не страшно. Ну, не умею я бояться, да и все тут!

      Мать. Ох, сынок…

      Ганс. Чего?

      Мать. Да страшно мне.

      Ганс. Ну, вот опять!

      Мать. За тебя страшно.

      Ганс. А за меня-то чего?

      Мать. Ты вон уже какой большой вырос, и силы набрался, а ничего делать не умеешь, только мух ловить. Как ты жить-то будешь? Хоть бы ты ремеслу какому обучился, так ведь ты и учиться не хочешь.

      Ганс. Я хочу.

      Мать. Учиться? Чему?

      Ганс. Я хочу научиться страху.

      Мать. Чему?!

      Ганс. Страху. Вот бы меня кто-нибудь бояться научил!

      Мать. Ох, сынок…

      Ганс. Чего опять?

      Мать. Этим себе на хлеб не заработаешь… Ладно, иди, корове сена дай.

      Как стемнело, пришли гости, Дьячок с женой. Поужинали и сели у огня страшные истории рассказывать.

      Дьячиха. Спасибо за ужин, хозяюшка.

      Мать. На здоровье, гости дорогие.

      Дьячок. На сытый-то желудок и говорить легче, и слушать страшней.

      Мать. Ой, мне уже страшно!

      Дьячок. Мне тоже. Ну, слушайте…

      Дьячиха. Погоди, муженек, дай я расскажу, а то забуду.

      Дьячок. Ну, что ж, говори.

      Дьячиха. Значит так. Как сейчас помню, случилось это летом. Мне тогда лет десять было. Пошла я к подружке в соседнюю деревню. Заигрались мы с ней, и про время забыли. Я глядь в окно, уж ночь на дворе, а мать-то подружкина, сказывали, ведьмой была.

      Мать. Как ведьмой?!

      Дьячиха. Так, ведьмой! Сказывали, могла она зверем обернуться и ребенка украсть. В наших местах часто дети пропадали. Так вот. Стала я, значит, домой собираться, и вдруг замечаю, что мать ее на меня как-то странно смотрит.

      Дьячок. Как странно?

      Дьячиха. Косо.

      Мать. Ох!

      Ганс. Она косая была?

      Мать. Не мешай, сынок.

      Дьячиха. Вышла я, значит, за околицу, иду по дороге, темно, лес кругом. И вдруг слышу: «У-у-у-у-у!»

      Мать. Ах!

      Дьячиха. Будто собака воет. Оглянулась, и точно! Бежит за мной большая черная собака и как-то странно смотрит.

      Дьячок. Как?

      Дьячиха. Косо.

      Ганс. Говорю же, косая была!

      Мать. Говорю же, не мешай!

      Дьячиха. Пригляделась я, а у собаки той лап-то вовсе нет!

      Ганс. А как же она за вами бежала, на хвосте, что ли?

      Дьячиха. А и не бежала она вовсе, а будто летела.

      Ганс. Так, может, то ворона была?

      Дьячиха.