на угли. Прокаливаться.
А пока это «варево» готовилось, занялся изготовлением железного купороса, то есть тупо макал топор в купоросное масло. Ждал какое-то время. И, вынимая, пихал топор в горшок с водой, давая раствориться тоненькому слою железной соли серной кислоты. И повторял это нехитрое действие по кругу.
Так до вечера и провозился.
А утром наступил момент истины.
В том горшке, что прокаливался в костре, образовалась жёлтая кровяная соль, которую легко удалось отделить перекристаллизацией, то есть залив горшок водой, отфильтровав через тряпочку нерастворимый остаток и выпарив раствор. Точнее, даже не выпарив, а просто упарив, чтобы повысить её концентрацию. А потом этот раствор он вылил в тот горшок, куда «смывал» железную соль.
И тут же пошла реакция – на дно выпал белый осадок, отфильтровав который, парень с особым трепетом разложил на лоточке, сделанном из бересты. И стал ждать.
– Опять белый песок какой-то? – хохотнул Устинка, которого всё больше и больше это стало забавлять.
– Смотри-ка… – ударив ладонями себя по бёдрам, Егорка, уставился на «продукт». А тот, рассыпанный тонким слоем по лоточку бересты, довольно уверенно синел, окисляясь на воздухе.
Устинка также туда глянул, и лицо его вытянулось от изумления.
– Что же сие есть? – наконец выдал он, когда процесс окисления закончился и порошок приобрёл насыщенный ярко-синий цвет, характерный для берлинской лазури, которую Андрейка и делал[18].
– Краска.
– Краска?
– Одна из самых дорогих красок, что известна людям. Дороже только пурпур. Говорят, что камень, из которого её делают, меняют на вес золота. Порошок же, в который её истирают, и того дороже.
От этих слов оба холопа как-то попятились и начали креститься, дико таращась на Андрейку.
– Вы чего?
Но они ничего связного не говорили. Лишь таращились на него, крестились и бормотали какие-то отрывки молитв.
– Дурни! Да вы с ума попятили, что ли? – спросил Андрейка, глядя на них.
– Идишь! Лается, собака поганая[19]! Куда нашего хозяина подевал? Тварь бесовская!
– Вот вам крест, – произнёс Андрейка. – Я это я! Андрей. – после чего достал тельный крест и поцеловал его.
Они замерли, недоверчиво глядя на парня.
– Что с вами?
– Ты не ты, – уверенно произнёс Егорка. – Я Андрейку с пелёнок знаю. Почто отрока примочил бесовское отродье?
– Я крест поцеловал. Вам мало? Разве бесовское отродье на такое способно?
– И то верно, – кивнул более компромиссный Устинка.
– Но ты не ты. – упрямился Егорка.
– А кто я?
– А я почём знаю? Память, сказываешь, отшибло? Брешешь. Что надо – помнишь крепко. Вон какую волшбу учинил. А мы зубоскалили. Думали, умишком тронулся.
– Разве я вас не накормил? Разве я вас обманул? Разве креста шарахаюсь?
Тишина.
– Ну?
– Отколь сие ведаешь? – после затянувшейся паузы спросил Егорка.
– А