еще пару песен мы вновь садимся за свой столик. Мы пробуем все коктейли и закуски. Симона раскраснелась от спиртного. Ее щеки порозовели, и девушка разговорилась. Теперь она задает мне самые разные вопросы.
Я выпил не так много, но чувствую себя пьяным от одного ее вида. От румянца на ее лице и от сияния глаз. Их цвет меняется в зависимости от освещения. Иногда они прозрачные и золотистые, как мед. Здесь, при более слабом освещении, они выглядят оранжевыми, как янтарь.
– Ты… мафиози? – шепотом спрашивает Симона, не желая, чтобы ее услышали за соседними столиками.
– Вроде того, – пожимаю я плечами. – Это не банда, в которую можно вступить. Это семейное дело.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает девушка. Она кажется искренне заинтересованной, а не осуждающей.
– Ну… – пытаюсь объяснить я. – Как и в любом деле, есть сделки, которые проводятся открыто, и те, в которых используются лазейки. Есть законы, которые соблюдаются, и те, которые не соблюдаются, потому что пусть идут в жопу те, кто принимал эти законы, – они ничуть не лучше нас и точно так же эксплуатируют эти законы ради денег и власти.
Я задумываюсь, как сформулировать это так, чтобы не обидеть Симону.
– Твой отец – он заключает сделки и напоминает о долгах. У него есть свои друзья и свои враги. Мой отец такой же.
– Должно быть, так и есть, – говорит Симона, играя своим стаканом «Сайдкара». – Но ведь вы не только заключаете сделки «втемную», не так ли?
Она поднимает на меня взгляд, не желая обидеть вопросом, но стремясь узнать правду.
– Нет, – отвечаю я. – Не только.
Не далее как в прошлом месяце мы с Неро ограбили две инкассаторские машины в Канаривилле. Не могу сказать, что рыльце у меня не в пушку.
Мою совесть не тревожит ограбление банков. Банки, правительство, бизнес – покажите мне того, кто не замарался. Все это система для перетасовки денег, и у меня столько же прав умыкнуть себе несколько тысяч, сколько у любого банкира-толстосума.
Я не собираюсь вредить кому-то забавы ради. Но если на это есть причина… моя рука не дрогнет.
– Ты когда-нибудь убивал людей? – спрашивает Симона, так тихо, что я едва могу расслышать сквозь музыку.
Я чувствую, как у меня непроизвольно сжимаются челюсти. Я убил кого-то в вечер нашего знакомства. И это было не в первый раз.
– А ты как думаешь? – спрашиваю я ее.
Девушка кусает губы, не зная, что ответить. Или не желая отвечать.
– Ладно, – говорю я. – Пошли отсюда.
Мы снова садимся в «Бронко». Я еду на восток по Лейк-Шор-драйв. Я опустил стекла, и прохладный ночной воздух наполняет салон.
Симона выглядит чуточку сонной, потому что уже поздно или потому, что она не привыкла столько пить. Я опускаю голову девушки себе на колени, чтобы она была ближе и могла отдохнуть.
Она лежит так, опустив руку мне на бедро.
Тепло ее щеки на моей промежности и трение, которое я ощущаю всякий раз, когда девушка хотя бы немного двигает головой, начинают меня возбуждать. Я слышу легкий запах ее духов. Я знаю, что Симона чувствует, как набухает