крыльце для порядка пошаркал ботинками о сухую, оставленную ещё Любкой с вечера тряпку и зашёл в дом. Был он большим и длинным, меня поразило всё, на что падал глаз: вдоль стен стояли сколоченные из досок, чем-то напоминающие плацкартный вагон, двухъярусные лежаки, и ещё в нос ударил запах общественной бани, от которого, как мне казалось, было невозможно избавиться. Вообще-то, свои запахи имеет каждый дом и каждая семья. Но ещё, кроме бани, в доме Ямщиковых из всех щелей пахло рыбьим жиром. От Дрокина я знал, что Яков Иванович таскает с работы рыбий жир, приходящий на станцию в бутылях для выделки кож, а тётка Устинья жарит на нём картошку. «Поэтому они все такие крепкие, – делал вывод Дрокин. – Говорят, жир хорошо помогает от рахита. Недаром нам в школе рекомендовали пить его каждый день по ложке. Я его с тех пор терпеть ненавижу!»
«А не мешало бы», – рассудил я, глядя на его сутулую спину и круглый отвисший живот.
Но кроме запахов меня ждал ещё один сюрприз: «Робя, посмотрите, к нам Любкин жених пришёл!» «Вот тебе на, без меня меня женили!» – и это стало последней мыслью, поскольку далее подумать или что-то сказать мне не дали. После смелого и неожиданного утверждения, что с этой минуты я являюсь женихом, мне показалось, что я вместо дома попал в перевёрнутый улей. Всё пришло в движение, начало кричать, пищать, смеяться, мне как родственнику ямщиковская ребятня начала совать свои рисунки, некоторые стали тыкать в живот деревянными пистолетами, кто-то начал жаловаться, показывать рожицы, и я на своей шкуре убедился, что закон физики о броуновском движении был не выдумкой какого там учёного!
У соседей не было тишины дедовского дома, которая время от времени нарушалась бабушкиными воспоминаниями да Любкиным голосом.
– Сеструхи нет дома, они с мамкой ушли на станцию, – сообщил Яшка, – понесли отцу обед, а Любка ещё в магазин собралась. А то бы она начала ругаться. Говорит, я этим ножом всю дверь испортил.
Я пожал плечами. А то, что нового я увидел в доме Ямщиковых, такое было и у нас на Рёлке. Сегодня, когда без приглашения вряд ли попадёшь в дом своего соседа, – как иногда говорят с какой-то обречённостью и горьким смехом, – развела нас жизнь по квартиркам, уединились мы по своим кухонькам, и, оглядываясь в своё прошлое, начинаешь понимать, что жили мы в мире, где двери почти всегда были распахнуты. Хорошо это или плохо? Жили так, потому что нечего было делить и скрывать. К нам постоянно кто-то приходил, то к отцу с просьбами запаять чайник, собрать поломанную гитару, настроить баян, то к маме – поговорить, попросить совета; рассудительная, открытая и отзывчивая, она притягивала к себе людей. Заходили без всякого предупреждения, рассаживались, разговаривали про то да сё и, излив свои беды и проблемы, уходили. Мне иногда казалось, что, проехав, как в автобусе, вместе с моими родителями несколько остановок, они выходили и исчезали навсегда. Чаще всего, особенно по праздникам, наезжала многочисленная папина и мамина родня. Оставаясь ночевать, гости спали прямо на полу, так что, пробираясь