Солирует!
Выматерившись, Кириленко отряхнул руки.
– На поправку Ленька пошел, оклемался! – его взгляд приобрел остроту и колючесть. – Выходит, надурил нас Чазов, помогли-таки Генеральному… эти… как их там… Тьфу! Баби… Бар-би-тураты!
– Академик тут ни при чем! – отрезал Константин Устинович. – Леня под этими… бар-битуратами как во сне жил. В башке муть, языком ворочал еле-еле. А теперь вона как! Взорлил!
– Не понимаю… – озабоченно нахмурил лоб Тихонов.
– А никто не понимает! – размашисто повел рукою Черненко, выплескивая раздражение. – Вылечили Леню! Знать бы, кто… А нембутал он больше не принимает. Бросил!
– Вон оно что… – протянул Николай Александрович, пересыпая лузгу в чугунную урну. – А я-то думаю, чего это Леонид Ильич бойкий такой… – он вдруг остановился, и его брови поползли вверх, рисуя на лице прозрение: – Слу-ушайте… До меня только сейчас дошло… А ведь и Михал Андреич козликом прыгает, хотя года на два меня старше!
– Вот от него все и пошло! – весомо, тяжко выговорил Константин Устинович, останавливаясь у развилки. – Где-то в начале месяца я с Ленькой на охоту собирался. Страсть, как я это дело не люблю! – признался он. – Как ни приеду в Завидово, так обязательно простужусь! Ну, а куда деваться? Я уже и сапоги достал, и все, что полагается, как вдруг – звонок из секретариата. Надо, дескать, поприсутствовать на собрании трудящихся! С Леонидом Ильичем согласовано. И я не сразу догадался, что это Суслов меня услал! Специально, чтоб без лишних ушей потолковать с Генеральным! Уж о чем они там базарили, не известно, а только с той самой охоты наш «бровеносец» помолодел будто. Да и леший бы с ним, так я ж не знаю теперь, что мне делать – действовать по нашему плану или обождать!
Разволновавшись, Черненко смолк – пускай сердчишко уймется. «План… – криво усмехнулся он. – Ох, уж этот план…»
Когда Брежнев не в шутку занемог, все кланы в ЦК развели суету, выдвигая преемников. «Хохлы» ставили на своего – Щербицкого. В этом и состоял «наш план» – расчищать дорогу Владимиру Васильевичу, устраняя возможных конкурентов нового генсека.
Обходя клумбу кругом, Константин Устинович вспоминал фигуры, сброшенные с доски, и те, что под ударом – это рождало приятные жимы в душе.
В прошлом году он подкинул злую байку в «Шпигель», ославив Романова – и всё, на партийной карьере «хозяина Ленинграда» поставлен жирный чернильный крест. Шелеста с Вороновым когда еще вывели из Политбюро, а теперешние мишени – напористый и амбициозный Подгорный, да беспринципный Полянский. Им в Общем отделе уже нарисовали «менэ, тэкел, фарес»!
Пустеет шахматная доска… Вот только в ферзи выйдет вовсе не Щербицкий. Не-ет, свой ход сделает скромная черная пешка!
– Твою ж мать… – Резко остановившись, Кириленко повернулся к Константину Устиновичу, будто по команде «кругом», и сказал со сдержанной злостью: – А вот хрен им всем в зубки!
Вынырнув из сладких дум о будущем величии, Черненко недовольно пожевал губами.
– Вот что, товарищи, – поколебавшись,