боком к столу, опираясь руками на расставленные ноги, сидел, покачиваясь, глядя в невидимую точку. Затем встал, подошел к окну, посмотрел в темноту. Увидел свое отражение в стекле сквозь решетки. По спине пробежали мурашки. Отпрянул. Страх. Опять страх! Он слишком хорошо знаком с ним. Участилось сердцебиение. Владимир Иванович снова начал задыхаться. Такого с ним давно не случалось. Что это? Неужели ничего не забыто? Схватился за подоконник. Надо остановить приступ. Заставил себя вздохнуть раз, потом другой. Стоял и дышал. Сегодня это случилось с ним дважды за небольшой период времени. Страх! А ему казалось, что он с ним расстался навсегда.
глава 10
Ему всегда казалось, что помнит себя с полутора лет. С того момента, когда мать начала оставлять одного. Может быть, первый раз чувство страха пришло, именно тогда, когда плакал вслед уходящей матери.
В яслях прослыл задирой и нелюдимом. Вечером, когда мать приходила забирать, на него жаловались воспитатели, а родители, выговаривали, что отбирает игрушки, сладкое у детей, дерется.
Мать спокойно выслушивала и также спокойно отвечала
– Что с него взять, «безотцовщина».
К такому ответу все быстро привыкли и приказывали своим детям держаться подальше от этого «будущего малолетнего преступника».
Мать, когда они вдвоем возвращались домой, хвалила маленького Валерку
– Молодец! Умеешь за себя постоять, мы одни с тобой и «помощи ждать неоткуда».
Послушный дома, становился раздражительным и капризным в детском саду, требуя к себе повышенного внимания. Воспитатели и нянечки быстро научились бороться с ним, запирая в кладовку, бросив игрушки. Валерка выл, стучал в дверь, требуя открыть и пустить в группу к остальным детям, но оставался неуслышанным. Порой, так и засыпал у дверей, устав плакать. Когда приносили еду, его будили, кормили, а вечером снова жаловались матери на поведение. Она не наказывала его: «Им деньги за что платят? Вот пусть глядят за тобой». Воспитатели не могли уделять много времени каждому ребенку, в группе-то считай двадцать, таких же маленьких, не до его капризов. О наказании кто узнает? К тому же семья неблагополучная, мать-одиночка, считай второй сорт среди баб. Жаловаться заведующей не пойдет. Кто послушает ее? Ребенка-то нагуляла.
Ясли были первой ступенью его школы выживания.
В старших группах держался особняком. Понравившиеся игрушки, сгребал в кучу, садился в угол, не подпуская никого к себе. Его снова наказывали, снова жаловались матери, в общем, все оставалось по-прежнему. Прозвища «нелюдим» и «безотцовщина» прочно закрепились за ним. Он не обращал внимания на эти слова и боялся спрашивать мать, что означают они. Понимал, что-то нехорошее, потому что называли его так, когда наказывали за провинность.
Становясь старше, проводил больше времени у забора, наблюдая за проходившими мимо людьми. Манила улица. В три года он чувствовал себя взрослым, потому что мать посылала за хлебом и разрешала одному играть на детской