на ребёнка и, счастливо улыбаясь, сказал:
– И жи́ва, и здрова! Жичь будзешь, пташино. Ешчэ рыбэ давайче. Воды не надо.
Ефросинья принесла узелочек с деньгами, с низким поклоном подала пану Станиславу. Тот брезгливо оттолкнул узелок.
– Бронь, Божэ! Нэма за цо. То ест ласка Божа!
С аппетитом позавтракав, доктор тепло попрощался:
– Джэнькуэ… благодарью. До видзэня!
Провожая доктора, Ефросинья дала себе зарок: «Кажин день буду поминать в молитвах пана Станислава!»
И только он из ворот – подъехал хозяин. Никита не успел ещё в избу войти, как пришлось ворочаться.
– Здоров, Микита! – громко окликнул его Яков Васильевич.
Но парень, пряча глаза, непривычно глухо ответил на приветствие. Взял коня под уздцы и стал ласково оглаживать его красиво посаженную голову и широкую грудь, седые от инея.
– Чо-то не больно ты словоохотлив сёдни. Може… чо случилося? – затревожился Яков Васильевич. – Ето чьи сани-то тольки отъехали?
Выручила Ефросинья, выскочившая из избы, тем избавив работника от тяжёлых объяснений. С лёгкостью вздохнув, повел Никита распрягать Карьку.
– Мы ить чуть не похоронили Малашеньку… Захворала она, как тольки тебя проводили. Да и Аниська в полынью угодил: за дохтуром бегали в Ивановку. Слава Богу, Микита и сына нашего уберёг, и дочушку с того света возвернул, – взволнованно поведала жена о бедах, которые нежданно обрушились на неё после отъезда мужа.
Яков Васильевич затрясся весь, словно его лихоманка взяла, и заторопился в избу, на ходу проронив:
– Так я и думал. Вчерась недаром сон видел… нехороший… к большой беде.
Не раздеваясь, бросился к дочери. А она, Малашенька, дышит спокойно, спит. Подкосились у него ноги, ухватился за лавку, присел и, стянув со вспотевшей головы лисью шапку-ушанку, закрыл ею глаза; никого не стесняясь, заплакал навзрыд.
– Думал, сердце остановится… Слава Те, Господи! – промолвил Яков Васильевич, тяжело поднялся и прошёл в горницу. Он достал из тайника хорошей работы шкатулку и, держа её в дрожащих руках, осипшим голосом позвал:
– Ехросинья! Кликни Микиту… Пущай все идут сюды… да поскорей!
Вошёл запыхавшийся работник, затеребил в руках барашковую шапку, спросил:
– Звали, Яков Василич?
– Вот, Микитушка, доржи!
– А чо тако ето?
– Царски емпериалы, настояшше золото… Копил девкам на приданое и сыновьям, чтоб обжиться… Бери, надолго хватит. Да у тя… как-никак свадьба не за горами, пригодятся.
Никита отчаянно замахал руками, будто прогоняя страшное наваждение.
– Бог с вами, Яков Василич, за каку таку велику службу?
– За ребят моих, что не оставил их на погубление.
– Да вы чо?! Да за ето рази берут деньги?! Не по-человечьи ето… Да како золото? Я его в жисть не имел… Оно мне и не надоть вовсе, – запротестовал парень.
– Уважь, возьми, говорю, ради Христа! – настаивал хозяин.
– Нет! – отрезал Никита и хотел пойти вон.
– Погодь,