а, но и созерцать визуальную проекцию со стороны, читать письменные описания участников любовных отношений или слушать их повествования об этом. Вот такая у меня жажда многогранного восприятия этой стороны человеческой жизни, камерной по числу участников и глубоко таимой по социальной природе человеческого вида. Частично моё желание быть зрителем утолилось несколькими тайными записями скрытой камерой. Потребность слушать повествование, а ещё лучше, читать его с листа, – вот что питает моё намерение взяться за перо. Сначала я хотел просто услышать твои рассказы о пережитом без стыдливого умалчивания деталей, подробные, во всём великолепии жизнеутверждающего Эроса. Но добиться этого оказалось значительно сложнее, чем можно было предположить. И тогда я решил начать первым, послужить стимулом, запустить игру «делай как я». А когда вывел первую фразу на бумаге, я ещё не знал, что три отобранных пересказа наших с тобой отношений всколыхнут огромный залежалый пласт подзабытых событий из той, прежней моей жизни. Я решил следовать свободным ассоциациям, рассказывать вперемешку, не следуя очерёдности событий, выбора места и времени. Я пока не знаю, к чему всё это приведёт. Я не знаю, как ты это воспримешь, ведь такого не было раньше у тебя. А я к этому шёл давно, только не находил жанра, а теперь понял, что форма писем к одному адресату – это то, что мне было нужно. И если я не добьюсь своей цели, то извлеку, хотя бы, ту пользу, что исцелюсь сам, избавляясь от бесполезного энергетического груза прошлых эмоциональных отношений, выпущу пар из перегретого котла, и, как лисица, попавшая в западню, отгрызу ущемленную лапу.
В один прекрасный день это случилось. Я преодолел барьер дозволенного и взял пальчиками мочки твоих ушей, немного растёр их, потом после продолжительного поцелуя взасос и лихорадочного лапания груди атаковал тебя сзади. Минут пять спустя, ты повернулась, были снова бешеные поцелуи, объятия, полная воля в тёмной лаборатории, ограниченная незапертой дверью и рабочим временем. Ты присела, лаская в руках моего дружка и спросила: можно его поцеловать? И я вспомнил мгновенно давнее памятное событие, когда эта фраза прозвучала в моей жизни в первый раз.
Я вспоминаю очень давний эпизод своей сексуальной жизни. Это было, когда я работал субординатором, младшим врачом. Её звали Инна, она была украинкой, из Луганска. Я уже не помню, как она попала на Кавказ. Она жила с мужем, у неё трое сыновей, ей было тогда сорок два года, а мне двадцать два. Познакомился я с ней на 6-ом курсе, у меня бывали судороги, меня уложили на обследование в нервное отделение Клинической больницы, а Инна там санитарила. Как-то раз вечером она подошла ко мне и спросила: «Хотите, книгу принесу почитать?» Я удивился: «Про что?» Она: «Про любовь, вы такой грустный всё время».
Книгу я так и не прочитал. Но слово за слово, мы подружились, много беседовали в спокойное время, после трёх часов, когда врачи отделения и кафедральные уходили, оставалась лишь дежурная смена. В один из дней, во время тихого часа мы уединились в лекционном зале в конце коридора. Туда никто не заглядывал после трёх часов, и мы могли, не отвлекаясь, беседовать о жизни, о медицине, о любви, о литературе. В тот день мы сидели вплотную бок о бок, я чувствовал тепло её бедра и свою разбухшую плоть, а в конце чмокнул её в щёчку. А она в ответ шепнула мне в ухо, что любит меня!
Год спустя я проходил интернатуру по терапии в Клинической больнице скорой помощи. Судьба свела нас с Инной снова. Мы столкнулись в фойе больницы. Кафедра невропатологии переселилась на новое место и прихватила с собой её, как самую надёжную санитарку. Такое бывает нередко, медицина – дело командное. Я к этому времени был уже мужчиной. Инициацию я прошёл предыдущим летом в Ялте. Об этом позже.
Так вот, я пригласил её в кино. Это был «Пейзаж после битвы» Вайды, сиденья нового кинотеатра «Россия» были удобными, в большом зале только треть зрителей. Фильм был очень драматический, тяжёлый, но мы целовались все две серии. Она предлагала найти время погулять в живописном ущелье под мостом Победы. Мне этот район города не был знакомым, я не поддержал её идеи. А потом случился день, когда квартира моей сестры, где я жил, была свободна от домочадцев, и я позвал её к себе.
Какой я имел опыт тогда? Я знал, что могу долго, часами совершать фрикции, драть, трахать. Я осознавал, что таким образом я могу удовлетворить любую женщину (тогда, наивный, я так думал), и был уверен в себе. Я знал, что эякуляция у меня затруднена настолько, что её просто не достичь во время соития. Это меня немного напрягало, но главное – мой железный стояк – было со мной. А пока, нужно сказать, что я в то время и в том возрасте, начитанный Камасутры, «Техники современного секса» Роберта Стрита, насмотренный множества порно-журналов и кустарных фотографий, – я хотел фелляции, я хотел минета (ненавижу это слово), но я считал это не то, чтобы постыдным, но блядским. То есть, вроде как «можно, но всё же!» Тогда время было другое. Это сейчас в самых приличных семейных фильмах после первого поцелуя девушка сразу медленно приседает, кадр стыдливо останавливается на лице счастливого парня, у которого появляется напряжённая истома, и мы понимаем, что она взяла член в рот! Просто массовая культура уже давно сняла «запрет на минет», и об этом сейчас в сети ведут открытые