он удивился, а на ровных губах появился намек на скупую улыбку. – Где? В академии?
Я немного расслабилась.
– Нет, – воспоминания о работе согревали душу, – в школе. Я всегда занималась любимым делом. И вообще, относилась к той сумасшедшей категории людей, которые по утрам наспех засовывают в себя бутерброд и с радостью бегут на работу. Ну, знаете… я была счастлива, пока… все это не произошло. Такую работу очень сложно заполучить.
– Согласен. С тринадцатым резервом редко берут в сферу образования. Какой предмет вы вели?
Я взглянула на него. Искренняя заинтересованность со стороны стража немного приободряла.
– Живопись и магию визуализирования.
– Умеете оживлять свои творения?
Я охотно кивнула.
– Не только свои. Любые картины.
Тринадцатый резерв как раз поэтому и считался редким. Маги с таким резервом были пригодны исключительно для творческой работы, многого в жизни не добивались, в конгресс никогда не попадали, к власти не стремились. Уровень магии жалкий, и в детстве я сильно расстраивалась по этому поводу. В академии большинство моих одногруппников одним лишь взглядом умели воздвигать огненные стены, подчинять себе магию земли и управлять временными потоками, я же с серьезным лицом рисовала таракашек в блокноте, а потом их оживляла. Они, правда, дохли через пару секунд, но радости было много. Когда ты живешь среди магов, чей резерв ниже седьмого, легко почувствовать себя изгоем. Уже в шестнадцать я перестала мечтать о невозможном, а потому научилась наслаждаться своей магией, точнее ее крохами.
– Здесь вы будете жить на время следствия, – голос Леннера вернул меня в реальность.
Я посмотрела в окно. Машина остановилась напротив небольшого одноэтажного домика, отгороженного от внешнего мира низким пошатнувшимся забором. Рядом, почти вплотную стояли такие же дома, только выглядели они получше и заборы повыше.
– Вы ведь не здесь живете? – догадалась я, рассматривая неровные доски, которыми были забиты окна. Слишком узкие окна, как бойницы. Стекла в них попросту отсутствовали… хорошо хоть сейчас середина лета, а не зима.
– Конечно, нет. Я уже говорил вам, что снял этот дом на месяц, – Леннер вышел из машины и, когда я последовала его примеру, бестактно добавил: – Не мог же я привести уголовницу в свою семью. То, что вы не опасны для меня, не означает, что не опасны для других.
Я закрыла глаза, беспомощно впиваясь в ладони ногтями и стараясь унять обиду, смешавшуюся с раздражением. Пора привыкать к тому, что мои слова ничего не значат по сравнению с обвинениями конгресса. Тем более для человека, который работает на этот самый чертов конгресс.
Несмотря на выбитые окна и вколоченные в деревянные рамы доски, внутри дом оказался на удивление уютным. Обставленная лишь необходимой мебелью гостиная переходила в крохотную кухню и отделялась от основной части дома высокой барной стойкой. За широкой монументальной