моей головой. Рука его теперь лежала на моей макушке и ласково гладила меня.
Мы вместе смотрели сериал. Папа смеялся, а я торопила минутную стрелку, чтобы лекарство поскорее подействовало и боль утихла. Но, когда прошли обещанные полчаса, легче не стало, и даже следующий час не принес облегчения.
От боли я заплакала.
– Что, Вер, не легче? – забеспокоился папа.
Звонок домофона в этот раз показался мне особенно резким, что-то внутри отозвалось на него сильной режущей болью. Папа ушел открывать маме, а когда вернулся, нашел меня скрутившейся в комочек и тихонько постанывающей. Вдруг я почувствовала нежную ладонь на щеке – это обеспокоенная мама села рядом на диван.
– Три часа уже не проходит… – переговаривались родители, – надо снова звонить…
Вызвали скорую.
Приехал тот же самый врач и, по-прежнему уверенный, что дело в гамбургерах и бутербродах, сделал мне еще один укол. В первое мгновение будто и правда стало легче, и я смогла разогнуться. Родители, успокоенные этим, ушли на кухню, а я уткнулась в телефон. Лена спрашивала, пойду ли я завтра в кино. Когда я решила написать «да», в животе будто что-то взорвалось. Я подтянула к себе колени, чтобы хоть немного унять боль. Не в силах ни о чем думать, бросила телефон на пол и позвала родителей.
– Поехали в дежурную больницу, – сказал папа серьезно, и ужас сковал меня.
Согнувшись пополам, я вышла вслед за родителями и села в машину. Ни на секунду боль не замолкала, как я ни пыталась устроиться на сиденье. Круглая холодная луна летела за нами, как привязанная. Во всем теле ощущалась (я хочу оставить это слово) дрожь. Вдруг мне вспомнилось, как я счастлива была утром, как тепло светило солнце, сколько мы смеялись с Леной и нашими мальчиками. Как возможно, что теперь родители везут меня в дежурную больницу со страшными болями в животе? Почему счастливый день не уберег меня от ужаса ночи?
В пустом коридоре больницы тускло светили лампы. Сонная медсестра попросила нас подождать и ушла. Не отнимая рук от живота, я добралась до кресел и опустилась в одно из них.
Долго никто не приходил за нами. Мама сидела рядом и гладила меня по колену, а папа стоял напротив и вглядывался в мое лицо, ожидая, видимо, что я улыбнусь и скажу, что все прошло.
Наконец медсестра позвала нас в единственный кабинет, где горел свет. За столом сидел врач. Тогда он показался мне совсем взрослым мужчиной, но позже я поняла, что ему, наверно, и тридцати не было.
– Что у вас? – отрывисто и даже грубо спросил он.
Я стала бессвязно рассказывать обо всем, что сегодня случилось.
– Боль какого характера? – перебил врач.
Измотанная своими страданиями и суровостью врача, я не сумела сдержать дрожание губ и расплакалась.
– И чем твои слезы помогут?! Давай на кушетку, подними кофту, приспусти штаны. Не реви! Взяла себя в руки и начала отвечать на мои вопросы, поняла?
Я кивнула. Врач начал трогать мой живот, и я вся сжалась от боли.
– Здесь больно? И здесь? Живот как доска… Операции были когда-то? Что это за шрам?
– Были, –