ведро, в котором что-то перекатывается и дробно гудит…
Заснул лейтенант на одну-две минуты, но когда вновь открыл глаза, то ему показалось, что вокруг стало светлее. Да и в самом деле, он увидел тесовый скат казарменной крыши и два выбитых стекла в окне сенок. Сразу же появилось приятное сознание того, что долгая ночь миновала и скоро совсем развиднеет. Но тут же по какому-то далекому, едва уловимому звуку вспомнился глухой звон ведра, и мать в подсолнухах, и обсыпанная цветами кофта ее, и неприбранные волосы. Только не вспомнилось лицо. Лейтенанту часто снилась мать, но почему-то снилась так, что он никогда не видел ее лица.
По огороду торопливым шагом шел боец, запинаясь за обмякшую ботву, полувтоптанную в землю.
– Немцы там! Разведка, должно! – сапно дыша, сказал подошедший, и Филипенко узнал в нем бойца Охватова и ощутил запах его горячего пота.
– Отставить! Как обращаешься, боец Охватов?
– Немцы же, товарищ лейтенант.
– Хоть бы и немцы, – сказал Филипенко, совсем не веря Охватову. – Немцы. А пилотка как твоя надета?
– Виноват, товарищ лейтенант. Пилотку можно и поправить.
– Молодец, Охватов, – улыбаясь сказал лейтенант, развеселенный ответом бойца. – А это что за ведро?
– Не ведро, товарищ лейтенант. Противогаз немецкий. Мы идем с Торохиным, а за кустами есть кто-то. Слышно же. «Кто такие?» – закричал Торохин, а я – патрон в патронник. Ближе-то подходим, а от кустов – два мотоцикла. Без света. И глушители, видимо, такие, моторов совсем не слышно. Мы подошли, где они стояли. Противогаз лежит. Думали вначале, снаряд. И вот еще.
Охватов протянул лейтенанту круглую плоскую коробочку.
– Что ты суешь?! Может, это мина?
– Масло в ней было, товарищ лейтенант. Кто его знает, какое оно, выбросили мы.
– А не стрелял ты в немцев почему?
– Пока сообразили… Вообще-то, можно было вдогонку, но они могли вернуться.
– И вы испугались?!
– Да как-то все, товарищ лейтенант, будто игра. Они нас из-за кустов вперед могли уложить.
Наказав Охватову смотреть в оба, лейтенант Филипенко отпустил его и, зная, что надо что-то делать, не мог принять никакого решения. В голове его, крепко знающего боевой устав, все вдруг сдвинулось с места, и мысли не подходили одна к другой, как кирпичи внавал. На врага принято наступать или встречать его в обороне. Тут ни того, ни другого.
Лейтенант пошел к темневшему на меже ракитнику, где укрылись бойцы, надеясь, что именно там появится нужное решение. Он дошел до середины огорода, когда в податливую тишину ударился тугой раскат взрыва. Вздрогнул и загудел воздух, а следом наплыла другая волна, и там, на северо-западе, вдруг застучало нетерпеливо и требовательно, будто ломился кто-то в гигантскую железную дверь. Показалось, что и огород, и казарма, и ракитник, и бойцы, вскочившие в испуге и бегущие навстречу, и небо – все это накрыто железным гудящим колпаком, по которому бьют тяжелыми кувалдами и который