вполголоса:
– Я же сам видел.
– Мало ли, может, забыл что в вагоне.
– Сквалыга забудет, держи карман шире… Говорю, два раза прыгал и все ногу на излом норовил. Пойди определи: подвернулась – и домой.
– Это же членовредительство.
– Кто докажет? Второй-то раз он прыгнул и заблажил, как под ножом.
– Сказать бы надо, что он дважды прыгал.
– Не мое это дело.
– Сальце-то хлебное – в пальцах тает.
– Мед – не сало. Завтра, говорят, землянки рыть заставят.
Наступила долгая пауза, и от того, как соседи смачно жевали сало и как остро-сытно пахло чесноком, Охватов захлебнулся набежавшей слюной, закашлялся. То ли он был голоден, то ли лежалось ему неудобно, но он долго не мог уснуть.
А те двое, кустанайские, наевшись сала, наперегонки храпели. «Нажрались, и горюшка мало, – думал Колька. – А дома небось мать, деваха». Далее Колька мыслями уносился к себе домой и исходил горючей тоской, вспоминая Шуру и ту ночь, которую провел с нею у реки, проникшись к девушке заботной лаской и признательностью. Во всех его чувствах было так много неожиданно нового, что Колька решительно отравился им.
– Комары, сволочи, зудят и зудят, – сказал лежавший рядом Петька Малков. Он, видимо, тоже не спал, потому и голос у него был без дремоты.
– Пойдем на полянку, – охотно предложил Колька. – Там ветерок. Покурим.
Они подхватили свои шинели, котелки и двинулись к опушке.
– Стой! – раздался внезапный окрик, и Малков с Охватовым только тут увидели часового с винтовкой. – Чего стали? Сказано, назад!
Они повернули обратно и, шагая через спящих и не спящих товарищей, пошли в глубь леса. Кругом томилась тишина. Теплой сыростью, зеленью дышала земля. Комары осыпали и все лицо, и руки. От их укусов даже воздух, казалось, был тяжел и ядовит. Стоя у сосны, сосредоточенно курили, скрадывая огонек в пригоршне, молчали. Наконец Охватов не вытерпел:
– Замучают нас тут, замордуют – фронта как великого избавления молить станем.
– Ты вот что, Колун, – злым и громким голосом оборвал Малков. – Хочешь по-старому вести со мной дружбу – прекрати скулеж. Ведь ничего еще не видели и не нюхали, а слезой, доходяга, исходишь. Всем несладко, ты об этом подумал?
– Я за себя говорю. Чего мне другие?!
– Кованый ты сундук, Колька! И чем набит – все под замком.
– Ты хочешь, чтобы все на тебя походили: ура, да здравствует! Я сам по себе, только и всего. И весь я тут – у меня, Петя, за душой ни единого словечка про запас нету.
– Начистоту живешь?
– А ты не знал?
– Знал, да засомневался. Болтаешь такое, за что морду бить надо. По-дружески.
– Нет у тебя, Петя, ни слова дружеского, ни понимания. Меряешь все на свой аршин, и будто так надо.
– Давай спать. Ну тебя к черту!
III
Камская стрелковая дивизия формировалась на базе стрелково-пулеметного полка,