ну, пусть попробуют.
И разогнался до двухсот.
*
Доступ к жилищу Эйзена снаружи горного полукольца выглядел ещё сложнее, чем изнутри. На момент возведения этого строения – а возводилось оно очень давно и не для Эйзена – до самого парадного крыльца поднимался примитивный грунтовый серпантин, по которому вполне могла проехать грузовая машина. Однако за прошедшие годы дорога частично осыпалась, частично заросла, поэтому теперь спуститься по ней можно было только пешком или на лошади. Лошадей, конюшня из-под которых находилась на пятачке у подножия, герцог продал сразу после того, как потерял жену. Это были ее лошади, и смотреть на них без Августины герцогу было тяжело. Рядом с необитаемой конюшней находился вполне обитаемый гараж, а от него к дому была проложена система подъемников, на случай, если герцог не в настроении штурмовать скалу, или для персонала, который уж точно не питал сильного пристрастия к альпинизму. Подъёмная площадка оставалась там, куда последний раз доехала, поэтому если все были дома, то вызвать ее снизу можно было только по телефону. Зато для обитателей дома связь с ней была доступна при помощи кнопки. Таким образом лифтовая система играла роль моста через крепостной ров.
Заперев машину в гараже, Эйзен с Джафаром двинулись к площадке подъемника.
На трассе они много говорили и даже смеялись – как обычно бывает после пережитого стресса. Но потом возбуждение схлынуло, уступив место усталости и тревоге, поэтому следующие полчаса искатели барьеров провели в тишине.
– Ты спас мне жизнь, – нарушил молчание Эйзен. – Ну, или не жизнь, но… очень существенную часть личности.
– В вестернах обычно говорят: «ты спас мою задницу», – угрюмо просветил Джафар. Что-то в тоне Эйзена, прижимающего к себе папку с документами, ему не нравилось. Герцог выглядел так, словно его уносило на льдине – из настоящего, из беседы с Джафаром, да и вообще из реальности.
– Не знаю даже, как выразить свою благодарность, – бесцветным тоном признался он и поежился. Затем отвернулся, стараясь сделать это как можно незаметнее.
Джафар протянул руку, чтобы придержать болтающуюся на тросах платформу и случайно коснулся плеча спасённого; неожиданно для себя тот отпрянул.
– Знаешь, ну ее, эту благодарность, – внезапно обиделся Джафар, наблюдая, как Эйзен влезает на платформу. Затем легко вскочил туда сам.
– Но я ее чувствую, – неуверенно возразил герцог, вжимаясь в угол, в опасной близости от скользящих тросов.
– Ага. То-то ты от меня шарахаешься, – озвучил Джафар то, что его огорчило. – Тебе правда неприятны не только те, кто на тебя напал, но и я, как представитель гнусного мира насилия?
Эйзен задумался. Отвечать на этот вопрос было мучительно.
– Пока не знаю. Но ты правда немножко перегнул…
– Хочешь сказать, с ним можно было бы просто поговорить, и он бы раскаялся?
– Нет… просто я думаю: раз в каждом явлении добра есть зародыш зла, то и в каждом зле есть