быть вы?
Вновь в ответ тишина. Виктор тяжело вздыхает, а после, поставив руку на мою парту и растопырив пальцы, добавляет:
– Может быть вы, Леди опоздавшая, знаете, что есть такого ценного сейчас в вас?
Отблеск безразличия был слышен в его голосе. Его аромат духов щекотал нос: что-то древесное с проблеском свежести и запахом мокрой кожи.
– Талант? – не то спрашиваю, не то отвечаю Виктору, практически хрипя от переживания.
Виктор переводит на меня свой взор. В холодных серых глазах замечаю едва уловимую искру облегчения. Словно я была последней его надеждой в этой группе.
– Ну хоть что-то вы выучили.
Его манера не хвалить, а приводить факты – раздражает. Виктор быстро переводит взгляд на аудиторию и продолжает:
– Талант! – восклицает он и указывает пальцем на доску. – Кто скажет, что он видит на доске?
По классу пробегают волной возгласы, что это квадрат. Помещение постепенно становится похожей улей, где каждый жужжит и машет своими крылышками, лишь бы стать частью этой сложной работы. Стать частью мира.
– Вы действительно думаете, что это квадрат? – усмехаясь спрашивает Виктор, облокотившись на край стола, скрестив руки на груди.
Мне казалось, что я нахожусь не в классе, со всеми другими учениками, а где-то со стороны. Ощущала себя смотрителем, который то и дело, по сценарию судьбы, добавлял свои комментарии на поставленные вопросы. Голова начинала постепенно гудеть, появилась тяжесть. Я знала это состояние паники. И мне не хотелось его испытать именно сейчас.
– Вы не талантливы, – с разочарованием в голосе отвечает Виктор. – Вы просто научились рисовать, раз все поголовно видят только квадрат на доске.
– Это возможность, – выдавливаю из себя, чувствуя, как мне становится труднее дышать.
Виктор Николаевич обращает своё внимание на меня.
– Возможность? – переспрашивает он.
– Да, – голос по-прежнему дрожит. – Возможность. Истинное произведение искусства – не более чем тень божественного совершенства (Микеланджело), – завершаю я свою реплику моей любимой цитатой.
– Вы сказали, что квадрат на доске – это возможность. Но почему?
– Потому что это свобода для искусства, – отвечаю по прежнему с чистым голосом. – Возможность увидеть мир под другим углом.
Виктор внимательно меня слушает, но по его строгому лицу не понятно: согласен ли он со мной или же имеет иное мнение?
– И что же именно вы видите в этой возможности?
– Безграничье, – слово срывается с моих уст быстрее, чем я успеваю подумать.
Серые глаза, будто бы грозовые тучи, задержались на мне дольше, чем нужно. Кабинет вновь окутала игольчатая тишина, которая вонзилась под кожу волнением.
– Кто-то еще согласен с леди-опоздавшей?
Мне не нравилось, когда все внимание было уделено мне. Не нравилось, когда я становилась объектом обсуждения. Старые травмы детства были на подходе, и стоило мне выпустить их наружу, лишь подумать о чем-то плохом из прошлой