в отличии от моего, практически уже пришедшего в норму, было все еще учащенным. Высокогорье, что уж тут!
На какое-то время на верху замолчали, в очередной раз, наверное, судорожно шаря глазами по фирну.
– Смотри сюда, кровь у трещины! – уже отчетливее прозвучал над головой хриплый баритон Басмача.
Сейчас я даже порадовался, что пулей ободрало кожу на руке, что рана хоть и несерьезная, но зато кровянистая. Сейчас это работало на меня.
– Трещина без полок, – бубнил сверху голос. – Упал что ли? Послушай, может, стонет, шевелится?
Наверху опять возникла пауза. Я затаил дыхание, мышцы мои напряглись.
– А ну, кинь туда камень.
Казалось совсем рядом послышался звук удара камня о ледяную стенку, который тут же от нее отрикошетив, еще пару раз затухающе стукнув, враз заклинился где-то далеко внизу.
– Не, хана, отбегался мусор, – объявил, наконец, Османкулов. – Хана, – уверенно добавил он. – Ты вот, что, ножом кровь соскобли в трещину – следов оставлять нельзя. Будут искать – не найдут. Глядишь, лет через пятьдесят-шестьдесят подснежник из-подо льда вытаит, – удовлетворенно хохотнул коллектор. – А нам раньше и ни к чему.
Сверху послышался довольный смех чабана. Взаправду говорят, что самый искренний – это злорадный смех! Вослед сгинувшим здесь во льду семь десятилетий назад соплеменникам, проржавевшие стремена лошадиных седел которых я как-то увидел в концевой морене, коллектор с напарником развесело так, со смех…ками спровадили и меня.
«Это вы, ребята, сильно погорячились! «Лет через пятьдесят-шестьдесят!» Здесь лед двигается очень шустро! Гляциологи уже через двадцать лет после гибели, в пятидесятых годах нашли в концевой морене следы сгинувшего на этом леднике каравана контрабандистов!» – из вредности мысленно поправил я «вышестоящих товарищей23».
– Ширенке берч24, – услышал я прокуренный голос чабана. – Вот еще сюда смотри, анда ункюр25. Мог он туда добраться?
Фразу про «ширенке» я понял и не стал щупать промежность, проверять состояние гульфика на брюках: – «Что это они все здесь со спичками-то? Прошлый век какой-то!» – подивился я, припомнив, как Балаянц, угостившись сигаретой, истово чиркал спичкой по стертому коробку. И про «ункюр» я понял – понял, что Басмач завел разговор о гроте. Мышцы мои, расслабившиеся было, снова напряглись, в ушах оглушающее забухало сердце. Оставалось надеяться, что они, находясь наверху, не заметят следы от альпинистского крюка на шероховатой в верхней своей части ледяной стенке трещины.
«Вышестоящие товарищи» опять замолчали, взвешивая мои шансы.
– Не, – наконец-то через пару минут вынес желанный вердикт Османкулов. – Что он, как муха на стене? Раненому, в одиночку? Не, все, хана, представился мусорок. Поскользнулся и привет – уже там, на месте! – снова развеселился коллектор. – Мусоропроводы нам устраивать некогда.