чистки зубов и рухнуть в постель в номере мотеля «Дэйз Инн» в Падьюке. Она была настолько измотана, что боль не мешала ей спать, будучи при этом недостаточно сильной, чтобы наведаться в ее сны.
«Неужели мои зубы так пожелтели?» – спрашивала себя Лиза на следующий день в туалете ресторана «Крэкер баррель», где дожидалась, пока ей подадут ужин. Она зашла, чтобы проверить глаза, и, глядя в зеркало, обратила внимание на зубы, которые продолжали ныть и которые она продолжала безрезультатно лечить «Тайленолом», убеждая себя, что без него боль может усилиться. Без сомнения, следовало бы поискать дантиста, но если она не стала заниматься глазами, то вряд ли что-то сделает с зубами, которые выглядели желтушными, будто в качестве ополаскивателя для рта она использовала кофе. Лиза оттянула губы и кончиком указательного пальца провела по зубам слева направо, от клыка к клыку. Подушечка пальца скрипела по эмали, но цвет оставался неизменным. Она вздохнула, снова надела солнцезащитные очки и вернулась к своему столику, где ее ждал ужин. Разделавшись с ним, она заказала большой кофе навынос – сегодня ей предстояло ехать достаточно далеко, – но при этом поморщилась.
На следующее утро с глазами стало слишком нехорошо, чтобы беспокоиться о состоянии рта. В какой-то момент, когда зрение поплыло от «Визина», Лиза посмотрела в зеркало заднего вида и подумала, что зубы выглядят более желтыми в середине, как будто изменение цвета распространялось вверх и к краям от десен, где они продолжали болеть. Однако только на следующий день, когда глазам стало полегче, она уделила время более тщательному осмотру рта. В дамской комнате «Бургер Кинга» на окраине Денвера, где тяжелая вонь мочи опровергала график уборки, вывешенный на двери, Лиза оттянула пальцами уголки губ вверх и в стороны. Зубная эмаль была цвета желтых нарциссов, оставленных гнить в вазе с застоявшейся водой. Цвет концентрировался по центру каждого зуба, где вычерчивал прерывистые кривые линии, зигзаги, молнии. К краям зубы становились бледнее, почти до полупрозрачности. Она провела по ним пальцем и с удивлением почувствовала, что местами они шероховатые, как наждачная бумага. Подавшись к зеркалу, она увидела, что самые «шершавые» участки наиболее плотного желтого цвета. Она провела пальцами по контуру прикуса – сначала сверху, потом снизу. Зубы стали острее, более зазубренными, цеплялись за кончики пальцев.
Она не была уверена, когда установила связь между чернотой, заливающей ее глаза, и болью, ежедневно наполняющей ее рот. Да почти с самого начала, предположила она. Пожалуй, на второй день, как начали ныть зубы, она знала (не осознавала, а знала): эти два явления взаимосвязаны, объединенные симптомы чего-то, о чем она не была готова даже помыслить, словно соломинка из притчи [10], брошенная поверх всего свалившегося на нее – Гэри, тот дом, – способная сломать верблюду спину и погубить его.
И вот она, зажав эту соломинку в руке, крепко удерживала, пока восточный Кентукки и его куполообразные горы плавно