солдаты. Они повсюду, и, сколько ни плюй, они здесь останутся навсегда! Сколько ни плюй, ни тебе, ни другим вонючим евреям не сбить пыли, что мы поднимаем своими ногами в вашем грязном еврейском мире, в вашем мелухлах яхуди… Кто тут у вас царь? Я спрашиваю, кто тут у вас мелех. Ирод Великий? Так он же араб – что с той, что с другой стороны. Но он и еврей. А еще – друг императора Августа, которого я однажды видел собственными глазами, да будь он благословен… Хотя он же – бог, вот пусть сам себя и благословляет.
Секст сделал секундную паузу и провозгласил:
– Теперь вам все понятно, мои маленькие еврейские друзья? Держите свои плевки при себе. Мы пришли, мы здесь, и мы никогда не уйдем. Per omnia saecula saeculorum. Во веки веков и превыше всего…
А теперь я готов перенестись с вами в Каллирое, город, где царь Ирод Великий выстроил себе бани над целебными горячими источниками.
Глава 2
Ироду в тот момент шел семьдесят третий год. Тучный, с громадным животом, подверженный неистовым приступам бешенства, он стал виновником смерти многих, в том числе людей близких – мы бы сказали, если бы речь шла не о царе, дорогих. Ноги его никак не могли согреться, а боль в икрах едва не заставляла лезть на стенку – так он страдал. В те минуты, что я описываю, у него в гостях был прибывший из Рима Луций Метелл Педикул, и, после того как гость и хозяин насладились горячей баней, их провели в баню потогонную, где служитель мягким скребком принялся сгонять с их тел пот, смешавшийся с целебным маслом. Раб принес вино. Метелл принял кубок и заявил, что должен объявить царю нечто, и что, объявляя это, он желает выказать максимальное почтение к хозяину и его дому.
– Какое почтение, Метелл, между теми, кто сидит нагишом? Посмотри на мое брюхо. Хотя лучше не смотри. Именно там, в своем преклонном уже возрасте, я веду главные войны, хотя у меня есть и прочие поля сражений.
Взяв в рот немного принесенного вина, он выплюнул его на стоящего рядом раба и сказал:
– Ослиная моча. Принеси фалернского! – И, повернувшись к Метеллу, спросил: – Так что там у нас с почтением?
– Император говорит, – начал гость, – что великому правителю не к лицу превращать свою личную жизнь в публичное действо. Особенно в землях, основу существования которых составляет мораль! Прошу меня извинить, но именно это я был обязан передать.
– Показуха и лицемерие! – ухмыльнулся Ирод. – Мойте ручки перед едой, держите горшки и жаровни в чистоте! Все это идет от фарисеев! Грязные свиньи. Мораль не имеет никакого отношения к заботам правления. Кстати, это я узнал именно от римлян.
– Император Август, – мягко продолжал между тем Метелл, – использовал бы здесь слово цинизм. Он верит в добродетель не только жены кесаря, но и самого кесаря.
Почти бегом вбежали рабы с кувшинами фалернского. Ирод сделал несколько глотков, после чего сказал:
– Прошу тебя, Метелл, рассказать мне за обедом все, что ты знаешь о добродетели. Здесь же я должен заявить: у правителя нет иных забот, кроме забот управления. А начинаются они в семье.