мельком смотрит на мою лодыжку, превратившуюся в ком костей и сухожилий, в ком боли, на синяки, на кровь, которая стекает к основанию стопы под растерзанной кожей, на саму стопу, повернутую под прямым углом. На мою изувеченную стопу.
– Открой духовку, штоб тепло было, а то в комнате дубак!
Он встает и тянется за стеклянной банкой, отворачивает крышку, я вижу, как напрягаются мускулы на его безволосом предплечье, а затем протягивает мне вторую половинку лошадиной таблетки. Я беру ее и открываю дверцу плиты так, чтобы каким-то непонятным образом комната, вот эта самая комната, его комната, превратилась в его и только его глазах в уютную гостиную.
– Что надо сказать?
– Спасибо, Ленн.
Он садится обратно в кресло, а я устраиваюсь так, как ему нравится: на полу, рядом с его коленями. В его ногах. Он смотрит программу с субтитрами (когда-то он так решил сделать мне подарок, чтобы я подтянула английский) и гладит меня по голове.
– А что, неплох же! Неплох живем! – Ленн потягивает свой бледный чай, а пламя из духовки освещает половину его лица. – В тепле, под крышей, с полными брюхами, вместе живем. Неплох же, а!
Я сижу с пульсирующей болью в лодыжке и чувствую, как его грубые, огромные пальцы зарываются в мои волосы, гладят по голове. Затем я проглатываю половину таблетки.
Глава 3
Я просыпаюсь, но не так, как просыпаетесь вы.
Есть ощущение, будто я больше не сплю, но я отдалилась от этого чувства, я далеко. И потом меня накрывает боль.
Боль не подкрадывается, как можно ожидать. Она разгоняется с глубокого транквилизаторного сна, считай, комы для чайников, до той степени, что хочется орать. Я опускаю глаза. Я в маленькой спальне его дома, под одеялом его матери, и моя лодыжка распухла вдвое больше своего обычного размера. Пальцы на ногах почернели от крови. Я лежу на спине, и левая стопа смотрит вверх как обычная стопа обычного человека, а вот правая… Правая стопа смотрит в сторону, непонятно как прикрепленная к ноге масса переломанных костей, склеенных заноз, скомканная в огромный шар лодыжки. Кошмар, а не сустав.
Мне нужна еще одна половинка таблетки.
Надо сильнее заглушить боль. Отдалиться, закрыться туманом.
Настенные часы показывают половину двенадцатого. Слышу сквозь расшатанные оконные рамы, как работает его трактор, и чувствую сухость, которой веет с его полей.
Делаю глоток воды и пытаюсь встать. Лодыжка напоминает своим цветом и консистенцией какой-то давно забытый мягкий фрукт. После вчерашней неудавшейся прогулки лодыжка ощущается еще более разбитой, чем обычно. Мне кажется, она развалится на части, стоит мне перенести на нее хоть грамм своего веса.
Я иду вприпрыжку, но от этого становится только хуже. Правая нога болтается и от этого начинает болеть сильнее, так что я сажусь обратно на кровать; капли пота стекают по лбу и шее, на моем лице застывает гримаса боли.
Трактор работает где-то рядом, может быть, на поле в 10 акров[3] к востоку от дома, может, на поле с озимой пшеницей на границе с дамбой.
Выпрямляюсь и тащу