на просушку белья, поэтому просто перелетел на соседнее здание, подняв тучу соломенной пыли, и тут же увидел то, что мне требовалось: на веревках висело высохшее за ночь белье, пустое корыто стояло в стороне рядом с маленьким бассейном с водой, и ни одной прачки рядом.
Ловко используя пальцы рук и ног, я пробрался по ступенчатому щипцу фронтона, потом по карнизу, потолочной балке, затем мимо овального чердачного окна «бычий глаз», архитрава и решетки и наконец спустился на твердую землю. Быстро размяв сведенные судорогой пальцы, я прошел босиком по дорожке из старого кирпича и снял с веревок тунику, лосины и камзол и уже собрался натянуть на себя через голову тунику, но в последний момент вспомнил о плачевном состоянии своей рубашки. С ней, конечно, было все в порядке, если не считать того, что она пропиталась потом, сажей, пылью и голубиным пометом и могла запачкать мою новую одежду, поэтому я сменил ее на другую, чистую, висевшую рядом на веревке.
Я сказал себе, что должен найти способ рассчитаться за одежду. Воровство, по моему глубокому убеждению, недостойно меня.
Принарядившись, я направился в сторону больших ворот, которые выходили на узкую тропинку за домом, но остановился, заметив, что за мной наблюдает стоявший возле двери мальчишка, одетый в грязную сорочку и единственный чулок на левой ноге, не сводивший с меня огромных голубых глаз. Я подошел к нему.
– Кто твоя хозяйка? – спросил я.
Ребенок вытер поток соплей из носа рукавом.
– Маму зовут Пранк. – Во всяком случае, мне послышалось, что он сказал Пранк.
Я открыл кошелек и мысленно произвел быстрые подсчеты. Новые лосины стоили шестипенсовик, рубашка – целую крону, однако я оставил вместо нее свою, из лучшей ткани. Камзол, как и туника, оказались протертыми во многих местах. Ну, и не следовало забывать моральный ущерб за беспокойство, вызванное моим вторжением. Скажем, пусть будет крона.
Я дал крону мальчику.
– Отдай маме, – сказал я и добавил полпенни. – А это тебе.
Мальчишка взглянул на серебряные монеты у себя на ладони.
– Сутенер, – сказал он мне и снова вытер нос.
Меня уже обозвали с утра вором, которым я не был, а теперь вдобавок какой-то мальчишка объявил сутенером. Я решил, что на сегодня с меня довольно оскорблений.
– Это для твоей матери, – сказал я, заканчивая разговор, и решительно зашагал к дубовым воротам высотой в двенадцать футов.
Я легко перелез через них и соскочил вниз.
Через две минуты я уже преспокойно шагал по Королевской улице.
Я шел и восторгался родным городом Этельбайтом, великолепной драгоценностью в устье реки Остры. Дома стояли в определенном порядке, и их верхние этажи нависали над улицами. Фронтоны чаще всего имели вид ступенчатых щипцов или тянулись вверх изящными кривыми пьедиментами, деревянными башенками или колокольнями. Овальные чердачные окна в виде бычьего глаза или с узкими витражными стеклами